Через двадцать пять минут подъехала машина. Это был лимузин, белый, как Моби Дик, и почти такой же длинный, с затонированными до абсолютной черноты стеклами. Я бы предпочел что-нибудь менее приметное — например, безликий черный седан, способный раствориться в потоке машин, но меня никто не спрашивал. Лимузин переехал «лежачего полицейского» на скорости двадцать миль, и уже с тридцати ярдов я услышал вибрацию басов в динамиках.
Я вышел через автоматические двери и быстро зашагал к машине. Лимузин остановился в то самое мгновение, когда я очутился рядом. Дверца открылась, и мне навстречу, как джин из волшебной лампы, выплыл белый сладковатый клуб дыма. Запахло марихуаной. Несколько покупателей остановились и смотрели, как я сажусь в машину. Со стороны, должно быть, казалось, что одному из отверженных неожиданно улыбнулась удача. Я нырнул в темный салон прочь от любопытных глаз и захлопнул дверь, оказавшись в шумном чужом мирке, эдакой смеси опиумной курильни и модной дискотеки.
Помимо водителя, которого я не видел, в салоне находились трое. Все — негры, все в одинаковых темных очках фирмы «Рэй-бан», и с первого взгляда ясно, что здесь мне особо не рады. Понятно, их беспокоил мой внешний вид. Меня рассматривали с бесстрастием антропологов, обнаруживших нечто странное в туманах Борнео. Музыка била по голове, как банда троллей, вооруженных резиновыми киянками. Я уселся на длинное сиденье напротив и улыбнулся, не получив в ответ никакой реакции. Поэтому я спрятал улыбку, как жевательную резинку за щекой, и сидел, размышляя, не сговорились ли они поскорее выкинуть меня.
Человек посередине и был Космонавт, Хэнк Уоттс. Он снова набрал тот вес, который сбросил, пока я тренировал его. Тогда его второй компакт еще не стал платиновым, но предаваться воспоминаниям можно и в другое время. Он был одет в красную рубашку, красные штаны, красные туфли, на голове — маленькая круглая красная шляпа. На шее красовалась золотая цепь, продав которую я смог бы спокойно выйти на пенсию. В правой руке он держал косяк размером с хорошую сигару.
Хэнк, он же Космонавт, сделал глубокую затяжку. Он надул щеки, как трубач, затем выпустил из угла рта струйку дыма.
— Улет, — улыбаясь, произнес он с видом знатока. — По сотне долларов за четверть унции, но оно того стоит.
Двое других выглядели не менее круто. Они явно заранее отрепетировали свои роли. У одного на голове была черная нейлоновая спортивная шапочка. На вид он весил фунтов двести семьдесят, очень плотный и внушительный. Мускулистый торс обтягивала черная кожаная майка. Увидев у него на шее серебряное распятие, я почувствовал некоторое облегчение, поскольку предпочитаю путешествовать с христианами.
Второй, высокий и худой, был одет в белую шелковую пижаму и черные сандалии. Волосы, заплетенные в тугие косички, походили на ржаное поле где-нибудь в Канзасе, если смотреть на него с самолета. Я обратил внимание на изящные руки с длинными тонкими пальцами. Один из пальцев украшало массивное золотое кольцо с рельефным белым черепом, который при случае мог бы оставить весьма памятный отпечаток у кого-нибудь на лбу.
Хэнк нажал на встроенную в подлокотник кнопку, и музыка оборвалась. Он сунул руку в карман, достал серебряный портсигар и положил в него предварительно затушенный косяк. Все его движения были аккуратными и точными. Он щелкнул замками стоящего на полу дипломата и вынул стенографический блокнот и дорогую ручку с золотым пером.
— Ты умный засранец, — заявил он мне. — Хочу узнать твое мнение по одному вопросу.
— Ладно, — согласился я. — Кстати, спасибо, что подвез.
— Я тут песню пишу для нового альбома, но никак не могу придумать название, понимаешь?
— Конечно.
— Я вот думаю, — серьезно продолжал он. — Как ее назвать: «Твоя задница — моя судьба» или «Твоя задница — мое предназначение»?
Господи, со мной ли это происходит?
Я посмотрел сквозь темное стекло на темное небо, обдумывая столь темный вопрос. К искусству Космонавт относился уважительно, и равнодушный ответ мог быть воспринят как оскорбление.
— Ну, — сказал я. — По-моему, лучше «Твоя задница — моя судьба».
Космонавт заинтересовался.
— А почему? — спросил он.
— Ну, не знаю, понимаешь, предназначение — звучит как что-то одноразовое, вроде поездки. Судьба, ну как бы это сказать, немного более… более одухотворенно. Понимаешь?
Хэнк одобрительно кивнул.
— Херовые у тебя дела, Джек, но ты мне нравишься. Моя мама тоже так считает.
Он убрал блокнот.
— Дэрин, Реджинальд, — произнес он густым басом. — Этот странный белый парень — мой друг. Когда-то он был моим тренером. Его зовут Джек. Джек снова с нами. Слышь, чувак: я думаю, надо будет написать о тебе песню.