Игра: Дочки-матери (СИ)

- Простите, не верю! Стиль вашей речи, чутье на чужие слабости в поэзии... Вы наверняка пишете сами. Я не рискую «вывесить грязное бельё неудачи», уверен, вы нас порадуете. На сцену, мадемуазель!

За те несколько секунд, пока я шла, промелькнуло: какая подстава!

Моё брезгливое отношение к тем персонажам из книжек про «попаданцев», которые без зазрения совести воруют чужие произведения...

Ну, да, конечно, Пушкин же! Хочется выглядеть получше, почитать что-нибудь из Ахматовой, например... А как потом Ахматова будет себя чувствовать, когда её неповторимый стиль будут считать подражательным... мне? Хорошо, если я попала в параллельный мир, в котором не родятся те поэты, стихи которых я украду, а если в реальное прошлое России?

Ну, уж, нет! Уж лучше почитать свои стихи, написанные в юности, чтобы не очень отличаться от остальных детей. «Пусть неровно легла кайма, зато сшила его сама!»

И я, набрав в грудь воздуха, как в воду бухнувшись, начала читать:

Снежинки летают

и тают летая.

Их плавит дыханьем у рта,

Мотает их пьяно

от края до края

Примерзшего к сваям моста.

Ресницы прохожих

ссыпают порошу

На щёки, усы, воротник...

Сугробик, спиной изогнувшись,

как кошка,

От ветра к перилам приник.

На волосы, шапки,

портфели и плечи

Крошится с небес высота!

И Ангел,

крылом осеняющий вечер,

Сметает осколки с моста.*

Читала я одно из своих первых стихов. Искала попроще, а это куда уж проще!

Пушкин смотрел на меня, как щенок Артур перед прыжком.

В зале стояла тишина.

- А еще что-нибудь почитаете? - спросил он. Я хотела отшутиться, но поэт смотрел на меня так, будто пытался прочесть мои мысли. Небольшой ростом и быстрый, внешне он не производил серьезного впечатления. Только глаза, которые на портретах которые как я помнила, льстивые художники изображали возвышенно- задумчивыми, были не таковыми. Взгляд его был яростный и колючий.

«Мини - орёл»... подумала я.

Панически старалась вспомнить ещё что-то достаточно простое, без атрибутов моего времени: троллейбусов, электричек, например...

- Я пишу осенний натюрморт.

Пол усыпан первыми набросками.

Полотенца лёгкий поворот,

Новый стол, с не струганными досками,

Яблоки рассыпаны и лук

Рядом с опрокинутой корзинкой,

Скатерти зелёный уголок

Мягко обнял бок у тёплой крынки.

Каждый цвет поёт глубоким голосом:

В крынке бархатистость молока,

Яблокам гранатовые полосы

Солнце наложило на бока...

На просвет простое волокно

Тоньше паутинки, самой тоненькой.

Дальний план: раскрытое окно,

Ветка яблони, уснув на подоконнике...*

- А что-то не о природе, о людях пишете? - спросил он, вглядываясь в меня с недоумением.

- Я не участвую в конкурсе, Александр Сергеевич, потому не хотела бы долго отнимать внимание гостей. О людях мне сейчас ничего не приходит в голову. Но ради вас я прочитаю ещё одно.

- Девичий портрет в интерьере.

Лениво проёмом маня,

Настежь распахнуты двери

В недвижность июньского дня.

Котёнок скатерку простую

Играя, стянул со стола.

Отцовское кресло пустует...

Я с полу кувшин подняла.

И замерла, будто в раме.

Таинственным взглядом маня,

То сердце врачуя, то раня,

Трельяж отражает меня.*

- Интересно, - на фоне глухой тишины, произнёс поэт,- есть что-то непонятное во всём этом.

- В стихах?

- В вас мадемуазель. Как будто взрослый человек надел детское платьице и даже не притворяется ребёнком, а продолжает жить, действовать и мыслить, как взрослый. Есть в этом что-то пугающее, как в лилипутах и карликах: тело детское, а глаза... старые.

- И это вы поняли по моим стихам? - продрало меня морозом по коже.

- И стихи ваши тоже простые только на первый взгляд. Но они совершенно иного типа мышления, иной школы мастеров, чем существует в России сегодня. Похоже, что у вас именно русская традиция, но она не знакома мне. А это практически невозможно.

Хотелось бы пообщаться с вами, но вы не свободны, вы... ребёнок.

- Приходите к нам в гости, Александр Сергеевич, мы всегда с радостью и почтением примем вас. Или приглашайте матушку, а я при ней буду. Но она пойдёт только в общество приличных женщин.

Друзья Пушкина зафыркали в кулак. Он с шутливой свирепостью на них оглянулся. А мне обозначил добродушный поклон и так же предложил нам с матушкой приезжать к нему в гости.

Я поразилась такой наблюдательности. Ну, ладно, мать девочки! Но Пушкин-то увидел меня впервые! И стихи... Как разглядел, что у меня другой опыт стихосложения, иные знания о поэзии? Стихи-то я подбирала простые, из первых.

Вглядевшись в него духом, я обнаружила неожиданное: боль. Острое страдание, застарелое и привычное. Откуда? Почему?!

Ну, дворянин ведь, известный и талантливый поэт... При его искромётном юморе, множестве любовных стихов... Хотя в эти годы от пика своей славы он ещё далёк...

Почему-то внутренне он напомнил мне поэта-калеку из моей молодости. У того многолетнее одиночество и безысходность выливались в язвительность, и, по видимости, в весёлую браваду...

Но Пушкин же не калека... Или...