Когда королева предъявила Тириону обвинение в заговоре, он даже не пытался защищаться. Дейнерис ведь давно искала повода, чтобы от него избавиться. Теперь повод представился, и повод железный.
Потянулись унылые дни заточении. Сначала Волчье Логово, потом корабельный трюм, где он быстро потерял счет дням…
Тирион пережил сильнейшее потрясение, когда его вновь вывели на палубу и он увидел перед собой квадратную цитадель Сумеречного Дола. С пришвартованных кораблей на берег сходили пехотинцы. Дотракийцы выводили измученных плаванием коней. На причале распоряжался Бронн, которого нельзя было не узнать по бессовестно-пышному плюмажу на шлеме.
“Сумеречный Дол? Но как? Она решила захватить столицу сама? Без Джона? Даже если Квиберн произвел столько же Дикого Огня, сколько было взорвано в Винтрефелле, этого недостаточно. А он сделал меньше. Дейнерис решила покончить жизнь самоубийством?”
Тирион терзался неизвестностью несколько дней, пока кувыркался и гремел кандалами в закрытой повозке. Ему просовывали еду, приоткрыв полог. В один момент, Тириону показалось, что в просвете мелькнули очертания Красного Замка. Но такого не могло быть!
Однако, ему не показалось.
Темницы замка он узнал бы даже в темноте и с завязанными глазами. Нигде в мире не пахло гнилью и плесенью так мерзко. Королева Дейнерис обошлась с ним милосерднее, чем королева Серсея: Тириона посадили не в каменный мешок, а в просторную камеру, где имелось даже оконце. Человек обычного телосложения смог бы даже выглянуть наружу. Тириону приходилось довольствоваться возможностью ловить свежий ветерок.
Он мог слушать, как во внутреннем дворе оглашают приговоры бунтовщикам и изменникам. На тот свет отправились знакомые ему братья Кеттлблэки (“туда им и дорога!”) и многие городские старшины. Среди приговоренных оказалось немало людей с эссосскими именами, что весьма удивило Тириона. Но ему уже не хотелось размышлять, кто эти люди. Ему вообще мало чего хотелось.
“Дейнерис решила посостязаться с Джоном в жестокости?” думал он. “Бедная девочка… Она озлобилась на весь мир и дала волю душегубу Квиберну… Кажется, во время похорон леди Болтон на нем красовался знак Десницы. Каким же ослом я был, что не понял очевидного: он тоже хотел обратно. На место, которое он тоже считал своим.”
Сколько сил Тирион приложил, чтобы вернуться в столицу Семи Королевств! Джейме однажды сказал, что он даже устроил войну ради этого. Не он один, конечно, устроил войну… Дейнерис мечтала добраться сюда не меньше… Но брат был прав. Он бы не остановился перед тем, чтобы начать войну. И вот он здесь.
— Как странно выглядят наши мечты, когда становятся действительностью, — посетовал Тирион, обращаясь к мышонку.
“Хорошо сказано”, похвалил он сам себя.
Тирион понимал, почему до сих пор жив. Он заложник, способ давления на Джейме. Но раз на Джейме надо давить, значит, Джон и его брат не сдались? А значит, надежда, пусть и совсем призрачная, ещё есть?
— Откуда? Даже если Джейме попытается, меня успеют прикончить… Да и Вариса больше нет, чтобы найти выход из подземных лабиринтов. Я говорю не о тебе, юноша, — сказал он мышонку, который сосредоточенно подъедал крошки у его ног. — Когда-то я решил, что у меня есть друг… Но друг меня предал, моя королева от меня отвернулась … Когда наступит мой последний час, я уйду налегке.
Мышонок Варис закончил свою трапезу, пискнул и убежал.
Тирион хмыкнул.
— Это так пошло и фальшиво, что ты не захотел меня слушать? Что ж, ты прав, — Тирион замолчал. Потом негромко добавил: — Вся моя дерьмовая жизнь состояла из пошлости и фальши…
Поздней ночью, закончив с текущими делами (а их у десницы Её Величества было ой как много) и уложив свою царственную подопечную спать, Квиберн принимался за красных жрецов. В сопровождении четверых Безупречных, которых королева отрядила для охраны Лорда-Десницы, он приходил в заброшенный трактир в переулке у подножия Красного замка. Здесь “вразумляли” служителей Владыки Света.
Днём солдаты (королева не желала пока создавать заново городскую стражу) хватали на улицах проповедников или просто рьяных последователей новой веры. Их выслеживали “пташки” Квиберна. Задержанных сгоняли в этот самый трактир.
После полуночи приходил Лорд-Десница и начиналась простая процедура. Задержанных по одному заводили в комнату на верхнем этаже, где их ждали сам Квиберн и жрец Владыки по имени Аврелио. Он был в первой партии пойманных и приглянулся Деснице беззаветным сребролюбием и готовностью пойти на что угодно ради звонкой монеты. Аврелио задавал один вопрос: “Признаешь ли ты Дейнерис Бурерожденную матерью веры и воплощением огня?” Символ веры придумал сам Квиберн, немного покопавшись в книгах о разных верованиях. Если вопрошаемый соглашался, ему предлагалось принести клятву перед священным огнём на общем и валирийском языках. После чего его (или её) выпроваживали на улицу.