Игра Джералда

Джесси была довольна, что в стакане осталось еще немного воды. Разумеется, два глотка ее не спасут. И особенно в том положении, в котором она сейчас – в положении жертвы в почти безвыходной ситуации между жизнью и смертью. Но ей хотя бы будет чем заняться, когда и если  ей в голову снова полезет какая-нибудь ерунда. И вообще, надвигается ночь, муж лежит на полу мертвый, и похоже на то, что ей придется здесь заночевать.

Отнюдь не радужная перспектива, если вспомнить еще про бездомного пса, который вроде бы собирается ночевать вместе с ней. Но Джесси все равно клонило в сон. Она попыталась найти причины, почему ей нельзя засыпать, но не придумала ничего убедительного. Ее не проняла даже мысль, что пока она будет спать, руки у нее затекут и потеряют чувствительность, и пробуждение будет, мягко сказать, неприятным. Ей было уже все равно. Ну, затекут… ну и что? Она просто подвигает ими – кровоснабжение восстановится и все придет в норму. Приятного мало, конечно, но Джесси не сомневалась, что все будет в порядке.

К тому же ты, может быть, что-нибудь и придумаешь во сне,  – сказала примерная женушка. – Так часто бывает в книгах: человек засыпает, и ему снится, как разрешить проблему.

– Может быть, это ты  что-нибудь придумаешь? – отозвалась Джесси. – У тебя хорошо получается, знаешь.

Она постаралась спиной подтолкнуть подушку как можно выше под голову, чтобы улечься поудобнее. Плечи болели, и руки – тоже. И особенно – левая. Мышцы брюшного пресса все еще ныли после непомерной нагрузки, когда она пыталась дотянуться до стакана… Но как ни странно, она себя чувствовала довольной. В полной гармонии с собой.

Довольной?! С чего бы тебе быть довольной? Твой муж умер, и ты, кстати, этому поспособствовала. А представь, что ты не сумеешь освободиться сама и тебя  найдут? Ты не думала, как все это будет выглядеть со стороны? Как говорится: что скажет констебль Тигарден? Сколько он будет соображать, что не худо бы вызвать полицию? Тридцать секунд? Может, сорок? В провинции медленно соображают. Но минуты через две он точно допрет, можешь не сомневаться.

Возразить было нечего. Все верно.

С чего бы тебе быть довольной, Джесси? В твоем-то бедственном положении…

Она не знала, с чего. Но была довольна. Ощущение покоя было глубоким и мягким, как пуховая перина промозглой мартовской ночью, когда за окном воет ветер, а с неба сыплется снег с дождем, и теплым, как стеганое одеяло из гусиного пуха. Она догадывалась, что истоки этого ощущения лежат в физиологии: если человек мучается от жажды, то может легко впасть в прострацию, выпив полстакана воды.

Но дело было не только в физиологии. Ровно десять лет назад она бросила преподавать – она работала учительницей на подменах, – уступив давлению упорных (или лучше сказать непреклонных) логических доводов Джералда. Тогда он уже зарабатывал почти сто тысяч долларов в год, и по сравнению с такими деньжищами ее жалкие пять или семь тысяч выглядели просто смешно. Тем более что всякий раз, когда приходило время подавать налоговую декларацию в Службу внутренних доходов, у нее забирали большую часть ее денег, и при этом неутомимые инспектора все равно методично перерывали всю бухгалтерскую документацию в поисках незадекларированного дохода.

А когда Джесси жаловалась на них мужу, он только смотрел на нее с этакой странной смесью нежности и плохо скрываемого раздражения. Это было не то выражение «Ну почему все вы, бабы, такие тупые?», которое появилось гораздо позже и в последние годы почти не сходило с его лица. Не то – но все-таки очень похожее. Они знают, чем я занимаюсь,  – говорил он ей, – они видят, что у нас в гараже – две немецкие машины, они рассматривают фотографии домика на озере, а потом читают твою налоговую декларацию и видят, что ты работаешь, как им кажется, практически задаром. Они не могут в такое поверить, им кажется, что это – обман, мошенничество. Вот они и начинают вынюхивать: а вдруг здесь дело нечисто? Они просто не знают тебя, вот и все.