Игра Джералда

Сейчас уже невозможно узнать, насколько его «папочка-мамочка» были в курсе происходящего. Скорее всего они знали немало, потому что Жобер и не пытался от них скрываться. Что же касается соседей, то их позиция, похоже, была такова: «Они аккуратно оплачивают счета и живут себе тихо, никого не трогают. И мы их не трогаем, у нас своих дел хватает». Кошмар, доведенный чуть ли не до совершенства. Готика Новой Англии. Как тебе фразочка? Это из журнала «Патологическая психиатрия».

В подвале нашли еще одну плетеную коробку, размером побольше. Брендон раздобыл ксерокопии фотографий того, что было в этой коробке, но поначалу отказался показать их мне. Нет… «отказался» это еще мягко сказано. Это был первый и единственный раз, когда он впал в искушение, которому так или иначе подвержены все мужики… ну, ты знаешь, о чем я говорю… разыграть из себя Джона Уэйна[37]. «Давай, малышка, отвернись и любуйся песочком в пустыне. Мы их сейчас всех тут по-быстренькому убьем, а потом я тебе скажу, когда можно будет повернуться».

– Я готов допустить, что он был с тобой в доме, – сказал мне Брендон. – Во всяком случае, такая возможность не исключена. Тем более что все сходится. Но ответь мне, Джесси: зачем тебе это надо? Какой от этого толк?

Я не знала, что ответить ему, Рут. Но я знала одно: хуже, чем было, уже не будет. Потому что хуже просто не бывает. Поэтому я продолжала настаивать и держалась достаточно жестко, пока Брендон не понял, что малышка не отвернется и не исчезнет из кадра до того знаменательного момента, когда ее позовут полюбоваться на мертвых злодеев. В общем, он показал мне те фотографии. Дольше всего я смотрела на снимок с маркировкой «ПОЛИЦИЯ ШТАТА № 217» в правом верхнем углу. Впечатление было такое, как будто мне показали видеозапись моего самого страшного из кошмаров. На снимке была большая квадратная плетеная корзина – открытая, так чтобы фотографу было удобнее заснять содержимое. Внутри была груда костей, смешанных с драгоценностями. Дешевенькая бижутерия и по-настоящему ценные вещи. Кое-что было украдено из летних домиков, а кое-что – явно снято с окоченевших трупов.

Я смотрела на эту фотографию – вызывающе откровенную,  как и все снимки вещественных доказательств, которые делаются полицией, – и у меня было такое чувство, как будто я вновь оказалась на озере, в нашем летнем домике. Именно оказалась, а не вспомнила, понимаешь? Вот она я, лежу на кровати, прикованная наручниками и беспомощная, и смотрю на тени, пляшущие на его бледном лице с губами, растянутыми в улыбке, и слышу свой собственный голос, как я ему говорю, что мне страшно. А потом он нагибается к своей коробке, не сводя с меня лихорадочного взгляда, и я вижу, как он – оно —  запускает туда свою скрюченную бесформенную руку и медленно перемешивает кости и драгоценности. И я слышу, как они тихонько клацают друг о друга – как кастаньеты, заляпанные грязью.

И знаешь, что меня «убивает» больше всего? Что тогда я подумала, будто это отец – мой хороший и добрый папочка —  восстал из мертвых и пришел ко мне, чтобы завершить начатое в день затмения. «Давай, – сказала я ему. – Делай, что хочешь, но только пообещай, что потом ты меня освободишь».

И знаешь что, Рут? Если бы я тогда знала, кто это на самом деле, я бы, наверное, сказала ему то же самое. Я знаю, что я бы сказала ему то же самое. Ты понимаешь? Я бы позволила ему вставить в меня свой член – который побывал в глотках стольких полуразложившихся мертвецов, – если бы он пообещал, что я не умру здесь от судорог и конвульсий. Если бы он пообещал меня ОСВОБОДИТЬ.

Джесси на секунду остановилась, пытаясь слегка успокоиться. Ее дыхание сбилось, так что она едва не задохнулась. Она уставилась на слова на экране – на это немыслимое признание, – и ей захотелось стереть их, убрать. И вовсе не потому, что ей было стыдно, что Рут их прочтет. Да, конечно, ей было стыдно. Но дело не в этом. Она не хотела сама  задумываться об этом, и у нее было стойкое ощущение, что если она не сотрет эти слова прямо сейчас, ей придется  задуматься. Ой как придется. Слова имеют над нами какую-то непонятную власть… и часто бывает, что твои же слова начинают тобой управлять.

Да, но только в том случае, если  ты не умеешь ими управлять, – подумала Джесси, выделила последнее предложение и положила указательный палец правой руки в черной перчатке на клавишу «Delete»[38]. Потом на секунду задумалась и убрала руку. Ведь это же правда, или нет?

– Правда, – произнесла она вслух тем же приглушенным голосом, которым разговаривала со своими голосами, когда лежала прикованная наручниками к кровати в летнем домике на озере. Только теперь она обращалась не к женушке и не к Рут. Теперь она обращалась к себе. Наверное, это можно считать прогрессом. – Да, это правда. Все правильно.