Игра Эндера. Голос тех, кого нет

«Ответил на один, а породил тысячу», — подумал Миро, но все же шагнул вперед, встал на колени рядом с Человеком, коснулся пальцами той же холодной гладкой деревяшки, которую сжимал свинкс, запрокинул голову и дал своему голосу свободу, сначала медленно и неуверенно, нарушая мелодию и ритм, не слыша себя. Потом Миро понял цель этой странной песни, ощутил рукой смерть дерева, и его голос стал громким и сильным, столкнулся в воздухе с голосом Человека, оплакал гибель брата, поблагодарил его за самопожертвование, обещал использовать его смерть на благо племени, жен, детей, братьев, для их жизни и процветания. Вот в чем был смысл песни, смысл гибели дерева, и когда песня закончилась, Миро наклонился, коснулся лицом холодной поверхности дерева и прошептал слова прощения — те самые, что шептал он на склоне холма над телом Либо пять лет назад.

15. Речь

Человек: А почему другие люди не приходят, чтобы встретиться с нами?

Миро: Мы единственные, кому позволено проходить через ворота.

Человек: А почему бы им просто не перелезть через ограду?

Миро: Разве никто из вас не касался ограды? (Человек не ответил,) Это очень больно. Когда кто-то пытается перелезть, все его тело болит, очень сильно болит. Все сразу.

Человек: Это глупо. Разве трава не растет по обе стороны ограды?

Кванда Квенхатта Фигейра Мукумби. Записи диалогов, 103:0:1970:1:1:5.

Солнце всего час как встало над горизонтом, когда мэр Босквинья поднялась по ступенькам в личные покои епископа Перегрино, расположенные при соборе. Дом и Дона Кристанес, угрюмые и встревоженные, пришли всего за несколько минут до нее. А вот епископ Перегрино выглядел вполне довольным собой. Он всегда радовался, когда политические и религиозные лидеры Милагра собирались под его крышей. То, что совет созвала Босквинья, не имело значения. Перегрино нравилось хоть недолго чувствовать себя хозяином колонии.

Босквинья приветствовала всех, однако в предложенное кресло сесть отказалась. Вместо этого она подошла к терминалу епископа и загнала туда подготовленную ею программу. В воздухе над терминалом появился ряд кубиков, которые шли слоями. Самый высокий столбец состоял из трех слоев. Верхняя половина столбцов — красная, нижняя — голубая.

— Очень красиво, — сказал епископ.

Босквинья обернулась к Дому Кристано.

— Узнаете?

Он покачал головой:

— Но, кажется, догадываюсь, о чем мы будем говорить.

Дона Кристан чуть подалась вперед в своем кресле:

— Мы можем хоть где-нибудь спрятать то, что хотим сохранить?

Выражение легкого удовольствия сползло с лица епископа Перегрино.

— Я не знаю, зачем мы здесь собрались.

Босквинья повернулась на стуле:

— Я была очень молода, когда меня назначили губернатором колонии на Лузитании. Это была великая честь, это значило, что мне доверяют. Я с самого детства прилежно изучала искусство управления обществом и социальные системы, хорошо зарекомендовала себя во время стажировки на Опорто. И как это Комитет умудрился проглядеть, что я подозрительно склонна к обману и шовинистка до мозга костей?

— Мы научились ценить все ваши достоинства, — сказал епископ Перегрино.

Босквинья улыбнулась:

— Мой шовинизм проявился в том, что, оказавшись на посту губернатора колонии, я поставила интересы Лузитании выше интересов Ста Миров и этого чертова Звездного Конгресса. Склонность ко лжи заставила меня изо дня в день убеждать начальство, что я всецело предана Конгрессу. А моя подозрительность всю жизнь шептала мне на ухо, что наш дорогой Конгресс никогда не предоставит Лузитании и сотой доли той независимости, которой пользуются остальные планеты союза.

— Конечно, нет, — отозвался епископ Перегрино. — Мы же колония.

— Мы даже не колония, — возразила Босквинья. — Мы, знаете ли, эксперимент. Я изучила нашу партию, лицензию и весь пакет относящихся к нам постановлений Конгресса и обнаружила, что законы о защите прав человека на нас не распространяются. Я выяснила, что Комитет в любую минуту может получить неограниченный доступ к файлам любого гражданина и любой организации Лузитании.

Епископ нахмурился:

— Вы хотите сказать, что у Комитета есть право вламываться в конфиденциальные записи Церкви?

— О, — сказала Босквинья, — еще один шовинист.

— У Церкви есть права, даже Звездный Кодекс…

— Не кричите на меня. Я тут ни при чем.

— Вы не предупредили меня.

— Если бы я сказала вам, вы подали бы протест, — они сделали бы вид, что отступают, потом вернулись бы тайком, а я не смогла бы сделать то, что сделала.

— Что именно?

— Вот эту программу. Она отслеживает все попытки влезть в наши файлы через анзибль.

Дом Кристано хмыкнул: