Игра Эндера

И все ж ее охватило приятное возбуждение. О да, писала она куда лучше Питера. Они оба понимали это. Питер сам признал это однажды. Мол, он умеет находить в людях то, за что они себя ненавидят, и потом шантажирует их этим, тогда как Вэл сразу видит то, что людям в себе нравится, и к ним подлизывается. Выражение циничное по форме и правильное по сути. Валентина кого угодно могла заставить согласиться с ее точкой зрения, могла убедить человека, что ему хочется именно того, чего она хочет, чтобы ему хотелось. А Питер мог лишь заставлять людей бояться того, чего он хотел, чтобы они боялись. Когда он впервые объяснил все это Валентине, та не согласилась. Ей хотелось верить, что она выигрывает в спорах потому, что права, а не оттого, что умнее. Она постоянно твердила себе, что она не такая, как Питер, и не хочет манипулировать людьми, даже не пытается этого делать, — и все же ей нравилось знать, что она способна влиять на взрослых, не только на их действия, но и на желания. Ей было стыдно получать удовольствие от этой власти, но время от времени она пользовалась ею. Чтобы заставить учителей и одноклассников сделать то, что ей хотелось. Чтобы убедить в чем-то мать или отца. Иногда ей даже Питером удавалось управлять. И это было страшнее всего — она понимала Питера настолько, что могла залезть в его шкуру и посмотреть изнутри. В ней было больше от Питера, чем она решалась признать, хотя иногда она все же отваживалась думать об этом. Вот и сейчас, пока Питер говорил, в ее голове неотвязно крутилось: «Ты мечтаешь о власти, Питер, но по-своему я намного сильнее тебя».

— Я изучал историю, — сказал Питер. — Модели поведения людей, групп людей. Есть времена, когда весь мир начинается перестраиваться, и тогда все можно изменить — одним-единственным правильным словом. Это сделал в Афинах Перикл, а потом и Демосфен…

— Ну да, они умудрились дважды развалить Афины.

— Перикл, допустим, да. Но Демосфен-то оказался прав насчет Филиппа Македонского…

— Или спровоцировал его.

— Ага. Вот этим и занимаются историки: спорят о причинах и следствиях. А на самом деле все гораздо проще. Бывают моменты, когда мир балансирует на грани, и в такие времена правильные слова могут его в корне изменить. Вспомни, например, Томаса Пейна и Бена Франклина. Бисмарка. Ленина.

— Это несколько разные случаи, Питер.

Теперь она возражала ему только по привычке, так как уже поняла, куда он клонит. Это было возможно. Да. Возможно.

— Я и не надеялся, что ты поймешь. Ты до сих пор веришь, что в школе можно научиться чему-нибудь стоящему.

— Я понимаю больше, чем ты думаешь, Питер. Значит, ты видишь себя Бисмарком?

— Я вижу, как можно внедрять идеи в сознание общества. Я знаю, как это делать. Сама вспомни, Вэл. Вот тебе приходит в голову хорошая идея, ты ее произносишь вслух, а через две недели или через месяц слышишь, как один незнакомый тебе взрослый повторяет ее кому-нибудь еще, тоже совершенно постороннему человеку. Или ты видишь ее на видео, вдруг натыкаешься на нее в Сети…

— Ну, я тоже где-то подхватила эти слова, до того, как их «придумать»…

— Ты сильно ошибаешься, сестренка. В этом мире только две, может, три тысячи человек могут сравниться с нами своими умственными способностями. Большинство из них как-то перебиваются с хлеба на воду. Преподают, бедолаги, или что-нибудь исследуют. И лишь немногие обладают реальной властью.

— И мы принадлежим к числу этих счастливцев.

— Смешно, как одноногий кролик, Вэл.

— Наверняка их хватает в здешних лесах.

— И все они прыгают не по прямой, а по кругу.

Валентина вообразила перемещающегося кругами кролика и, не сдержавшись, прыснула, но тут же возненавидела себя за то, что сочла этот кошмар смешным.

— Вэл, мы можем заставить весь мир повторять за нами. И можем это прямо сейчас. Нам не нужно ждать, пока мы вырастем, сделаем какую-то там карьеру…

— Питер, тебе всего двенадцать.

— Только не в Сети. Там я могу назвать себя любым именем. И ты тоже.

— В Сети у нас ученический допуск, поэтому наш возраст будет очевиден всем и каждому. К тому же это означает, что на настоящую дискуссию мы можем попасть только как слушатели. Никто нам слова не даст.

— У меня есть план.

— О, как всегда. — Она притворилась безразличной, но слушала очень внимательно.

— Мы сможем попасть в Сеть как полноправные взрослые и взять себе любое имя, какое только захотим, в случае, если отец предоставит нам свой гражданский допуск.

— И с чего бы ему это делать? Ученический-то у нас есть. Этого должно с головой хватать. Как ты ему объяснишь: эй, пап, мне нужен твой допуск, чтобы захватить мир?

— Нет, Вэл. Я ему вообще ничего объяснять не буду. Это ты расскажешь ему о том, как обеспокоена моим состоянием. Мол, я из кожи вон лезу, чтобы в школе все было хорошо, но меня буквально сводит с ума то, что из-за моего возраста на меня все всегда смотрят сверху вниз. Я не могу общаться с разумными людьми на равных и бешусь из-за этого. И долго так не продержусь. Этому даже есть доказательства. Вот что ты ему расскажешь.