А потом они вспомнили, что Эндер все еще стоит рядом.
— Извини, Эндер, — сказал Шен.
«Извинить… За что? За дружбу?»
— Знаете, я ведь тоже был там, — сказал Эндер.
И они снова извинились. Вернулись к делу. Вернулись к уважению. И Эндер понял, что им даже не пришло в головы включить его в свой смех, в свою дружбу.
«Но с чего бы они решили, что я хочу быть с ними? Разве я смеялся? Разве я присоединился к ним? Я просто стоял и наблюдал, будто учитель.
Вот кто я для них. Учитель. Легендарный солдат. Но никак не один из них. Не тот, кого можно обнять и прошептать на ухо: „Салам“. Это осталось в прошлом, в мире, где Эндер казался жертвой. Где он был уязвим. А теперь я очень хороший, профессиональный, всеми уважаемый, но совершенно одинокий солдат».
Пожалей себя, маленький Эндер. Лежа на койке, он одним пальцем отстучал на клавиатуре слова: «БЕДНЫЙ ЭНДЕР». Потом посмеялся над собой и быстро стер их с экрана. Да кто угодно в Боевой школе, любой мальчишка, любая девчонка, с радостью поменялся бы с ним местами.
Он вызвал на экран свою фэнтези-игру. Как обычно, миновал деревушку, которую построили гномы на холме, выросшем из тела Великана. Очень неплохо получилось, кстати. Ребра загибались как раз в нужном направлении, и расстояние между ними было достаточным, чтобы вставить окна. Грудную клетку разделили на ряды комнаток, а вдоль позвоночника шел длинный коридор. Тазовые кости образовывали теперь трибуны стадиона, а между ногами Великана паслось стадо общинных пони. Эндер понятия не имел, чем занимаются гномы, но они не трогали его, когда он проходил через деревню, и он тоже не хотел их беспокоить.
Скатившись с вершины бедра на площадь, он миновал ее и очутился на пастбище. Пони робко попятились от него. Он не стал их преследовать. Эндер больше не понимал, как работает эта игра. В прежние времена, когда он еще не достиг Конца Света, игра состояла из поединков и загадок: победи противника — или он убьет тебя; придумай, как обойти препятствие на пути к заветной цели. Но теперь никто на него не нападал, никаких сражений не было — он мог идти куда угодно, никаких препятствий у него на пути не возникало.
Кроме одного — там, в комнате, в башне замка за Концом Света. Единственное опасное место во всей дурацкой игре. И Эндер — сколько он клялся себе, что больше туда не сунется! — постоянно возвращался в эту комнату, убивал змею, потом оказывался лицом к лицу со своим братом и, что бы дальше ни делал, каждый раз умирал.
Вот и сегодня все произошло точно так же. Он попытался воспользоваться лежавшим на столе ножом, чтобы расковырять известку и вытащить камень из стены. Но как только ему удалось высвободить камень, окна вдруг исчезли и в отверстие хлынула быстро прибывающая вода. Некоторое время вышедшая из-под контроля фигурка пыталась удержаться на поверхности, но потом захлебнулась, и Эндер утонул. И все это время Питер Виггин пристально следил за всем происходящим из глубины зеркала.
«Я в ловушке… — думал Эндер, — в ловушке по ту сторону Конца Света, и мне не выбраться оттуда». И тогда он наконец осознал, откуда этот кислый привкус, сводивший рот и заставлявший забыть о всех успехах, о всем достигнутом. Это был привкус отчаяния.
Когда Валентина подошла к школе, у дверей стояли люди в форме. Ну, не у самих дверей, а чуть в сторонке, как будто ожидая, когда некая важная персона, зашедшая внутрь, закончит свои дела. Они были в мундирах Международного флота — эту форму знали все, кто когда-либо смотрел видео, рассказывающее про сражения с жукерами. В будничный школьный день вторглась героическая романтика, и среди школьников царило приятное возбуждение.
Вот только Валентине было не до романтики. Во-первых, появление солдат снова навело ее на мысли об Эндере. Во-вторых, она испугалась. Недавно кто-то опубликовал исключительно злобную рецензию на выступления Демосфена. И буквально только что и рецензия, и объект нападок обсуждались на открытой конференции в сети международных отношений — кто-то из известных людей защищал Демосфена, кто-то из не менее известных призывал вывести его на чистую воду. Больше всего задело Валентину замечание одного англичанина. Он писал: «Демосфен не может сохранять свое инкогнито вечно, хочет он того или нет. Он разозлил слишком многих разумных людей и потрафил слишком многим глупцам, а потому не сможет долго прятаться под своим — надо отдать ему должное — исключительно точным псевдонимом. Или он сам снимет маску, чтобы возглавить силы глупости, которые призвал под свое знамя, или эту маску сорвут его враги, дабы понять причины болезни, породившей столь извращенное и злое сознание».