Игра, финал которой - жизнь (СИ)

- Тебе куда? - проигнорировав ее едва слышный голосок, осведомился юноша.

- В Атриум. Я домой. Только что поступила на аврора, - она улыбнулась, не решаясь поднять на него глаза.

- Мне туда же. Устраиваюсь на работу, в Надзор. Пока что секретарем, ну а там и инспектором стану, - отозвался парень. Розалина отвернулась, чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы. Целый месяц не виделись и даже писем друг другу не писали, но стоило увидеть снова – странно защемило в душе, словно что-то болело там, за прочно уже поглотившим ее даром. Что-то искреннее, человеческое, ушедшее навсегда. Ушедшее, но почему-то проявляющееся снова… Наложенные Анной чары делали свое ужасное дело, до конца не отпуская чувства Розалины, которые обязаны были пройти, но оставались.

- Это хорошо, твоя мечта сбудется, - улыбнулась Роуз. Вымученно. Антонин мягко взял ее за теплую ладонь. Лифт остановился и зашел кто-то еще, мужчина с тощей рыжей бороденкой и в очках.

- Я тебя поздравляю! – улыбнулся Долохов. Розалина посмотрела на него, в карих глазах блеснули слезы. – Ты же всегда мечтала поступить, и вот поступила! Кстати, ты сильно занята? – он чуть не уронил папку, которую продолжал прижимать к себе второй рукой. – Может, пообедаем и новостями обменяемся? Целый месяц не виделись!

- Ну… - лифт остановился и зашли две полненьких женщины в синих мантиях. Розалина отступила в сторонку, чтобы не столкнуться с ними. – Я хотела маме и папе сказать, что… И уже пять вечера… - забормотала она. Ей хотелось поскорее порадовать родителей, чтобы к семи успеть вернуться, ведь ее будут ждать. – И я очень устала, испытания все пришлись на сегодня, с семи утра тут, - выпалила она. Довольно громко, так, что женщины и мужчина с любопытством покосились на девушку в магловской одежде с золотой цепочкой на шее. Роззи осеклась и замолчала.

- Ну да, понятно, - грустно усмехнулся Долохов. – Ну а… как твой выбор поживает? – валькирия вздрогнула. Она ждала этого вопроса и боялась его. Боль снова вспыхнула внутри, вместе с осознанием того, что она испортила ему жизнь. Что он ведь ее все еще любит и будет любить…

- Нормально, - буркнула себе под нос, снова отвернувшись, и высвободила руку. – Даже хорошо, - Атриум! Наконец-то! Посмотрела на множество каминов и фонтан как на родник посреди пустыни. Спасение! Не придется при этих министерских важных волшебниках краснеть и объясняться на тему того, что произошло между ними. Того, что осталось в прошлом и о чем объясниться было уже просто нельзя, этого больше не было…

- Ну… Тогда… - вышел вместе с ней из лифта и зашагал к камину. Плечи опустились под мантией, рука, которой он держал ее за руку, безвольно упала. В глазах застыло выражение боли… - До встречи, как-нибудь столкнемся, может…

Не выдержала и коснулась его локтя, быстро отдернув руку. Сердце сжималось в комочек, хотелось провалиться под землю. Страшно, стыдно и больно. Больно – главное из ощущений… За него и за себя, что пришлось так сделать. И за мистера Реддла, ведь он так и не знает, что ее выбор, так и не решилась сказать правду, да и как такое скажешь? Как объяснить? Как объяснить, что за любовь такая, что ее свыше отвели. Вдруг решит, что она его не любит, и отвернется. И исчезнет… Как потом, ведь к нему так тянет… Ведь он – выбор. Человек, которого она всю жизнь будет любить, потому что он для нее… Особенный. Ведь валькирии любят не каждого, влюбляются лишь раз, в выбор. Вот только к Тони у нее было что-то, и она думала, это была любовь… Валькирии влюбляются лишь раз, и это может быть Долохов. Но это ничего не меняло и делало еще больнее… Тогда это значило, что она никогда не полюбит. Уже влюбилась, но выбор ей сделали другой… И этого – не исправить.

Розалина не знала, любила ли его, и сомневалась, что любила. Но сомневайся она или нет, выбор был другим. И то, как замирало сердце, когда он прикасался к ней, то, как часто она вспоминала за это время их первый поцелуй, то, как часто она, обняв подушку, думала о нем, предвкушая, что скоро он снова заглянет в гости и она увидит его и услышит, и украдкой, быть может, сумеет прикоснуться к его губам своими… Все это наводило ее на мысль, что она полюбила все же его, ведь поцелуи и касания Антонина были ей приятны, но нежности в сердце не вызывали. И сердце и дар согласны были с этими рассуждениями. Но что-то иное, и как будто чужое, в голове шептало, что она его любила и любит, заставляя ее сомневаться и не знать, так ли это. И держать его, не отпуская до конца. Она не давала обещаний, понимая, что их не может быть. Но не могла, хотя хотела и пыталась, сказать твердое «нет». Что-то внутри мешало, и девушка никак не могла понять, что же… И отказать не могла. Вот и сейчас, язык словно сам собой двигался и действовал, ей не хотелось, а язык действовал:

- Знаешь, давай в субботу в полдень в «Трех Метлах» посидим? Как раз и поболтаем…

- А твой выбор не будет против? – усмешка, но усмешка болезненная, вымученная.