Игра Герцога

Пантелей возвращался несколько раз, приводил с собой мальчишек и девчонок, и не только. Были среди учеников и люди возраста постарше, даже старик один — в деревне его звали Вихранком. Он больше слушал да посматривал, сидя в уголке, а барина просил соизволить его допустить к занятиям, так как сам хотел на старосте лет обучиться грамоте, чтобы читать вечерами Евангелие. Поговаривали, что Вихранка в барский дом подрядили местные бабы, дабы иметь там глаза и уши. Почтенный человек Антон Силуанович, да мало ли, что в голову может взбрести молодому и почему-то неженатому затворнику.

Когда все собрались, Пантелей распахнул двери соседней комнаты. Та была большой и просторной. Видимо, в далёком прошлом она предназначалась для званых ужинов и других вечерних увеселений, но теперь рядами стояли грубо сколоченные некрашеные парты, а на стене висела чёрная доска. Когда все уселись, Антон Силуанович по обыкновению прошёлся из угла в угол, сложив руки на спиной и, собравшись с мыслями, стал рассказывать. Начать занятия решил с истории, говорил о Петровских реформах и их значении для страны, о необходимости постоянных перемен, о том, к чему ведут застой, закостенелость, запущенность:

— Множество таких вот слов, начинающихся на «за», приводят к тому, что великая страна наша отстаёт, и потому надо учиться, чтобы преодолеть это. Если вы думаете, что ваш день завтрашний зависит от высоких господ, что живут в столицах, то нет. От вас он только и зависит, — свои революционные мысли он старался донести как можно более иносказательно. Чтобы никто из слушателей не вздумал доложить исправнику в город, будто он проповедует лихое вольнодумство.

Местные власти и так смотрели на него искоса, и не трогали только потому, что побаивались его старшего брата. Тот хоть и недолюбливал и посмеивался над обнищавшим родственником, но вряд ли уж хотел, чтобы тот пострадал. Да и на него тень упадёт. Хотя не раз во время их редких личных встреч и так, и эдак просил братца прекратить занятия. Больше ввиду их бессмыслия. Зачем учить тех, чьи предки из рода в род землю пахали и спину гнули, и их роды наперёд ещё сто веков в этих глухих краях этим же и будут обречены заниматься?

Антон Силуанович применял новую методику в обучении: на его занятиях каждый мог в любую минуту говорить, спрашивать, если только по делу, и это помогало усвоению предмета. Поэтому, когда закряхтел на самой дальней парте старик Вихранок, он остановил рассказ:

— Вы что-то хотели сказать, Яким Иванович?

— Да так, ваше сиятельство, — он поправил длинную бороду, которая лежала на парте. — Вот вы, значится, про Петровские времена хорошо так сказываете, а ведь при Петре-батюшке у нас как раз золото искать пытались.

— Это хорошо, говорите, — Антон Силуанович подошёл к нему. — Я думаю, что в будущем непременно будет отдельный, выделенный, так скажем, раздел в истории, посвящённый не всеобщему прошлому, а местному. Не только губерноскому, но даже уездному. Кто знает, может быть, кто-то из тех, кто сейчас сидит за партами, потом об этом расскажет на бумаге.

— Да можно было бы, особливо если нас, стариков, порасспросить. А то ведь мы уйдём все на красную горку-то, да большинство уже и на ней давно собрались, и обсказать, выходит, некому уж станет. Стало быть, при Петре-батюшке приезжал в наши края некий барин, высокого-превысокого чину, вроде бы как цельный герцог даже. Ведением этих приисков и занимался. Поговаривают, что золотишко-то он нашёл, и много-много. Токмо чёрный он был, этот герцог, от самого лукавого к нам запослан. И, прежде чем отбыл в неведомые края, то золотишко-то и заколдовал, дабы никому неповадно было на него позариться. Да ещё привратника призвал из самой что ни на есть глубинной преисподней, чтоб его охранять. Огромного злого крота. Его потом наш крепостной, что дар об Бога малевать получил, и изобразил, у вас, ваше сиятельство, по сей день и висит картина. Оттого-то народ богобоязненный к той шахте ни-ни, не ходит.

— Эх, уважаемый вы человек, хороший. Много поработали за свою жизнь, честно прожили, но вот верите в небылицы. Они ведь идут от тьмы, отсутствия знаний.

— А я так и сказал, барин, от самой что ни на есть тьмы тот крот. И звать его Кродо. Это так по-народному, то есть, выходит. Кто смел в ту шахту спускаться, да целым иметь счастье вернуться, рассказывали, что слышали из-под земли такой вот громовой гул: «Кродо»! А многие-то ведь из тех, дюже любопытных, и не возвернулись. Зажал-заел их там, горемычных, златой землишник.

Есию передёрнуло, на щеках заблестели слёзы, и Антон Силуанович заметил это:

— Что ж, лучше перейдём с вами к счёту. Есия, раздай всем палочки.

Когда окончились занятия и все разошлись, Есия задержалась. Учитель тоже заметил её рассеянность — он несколько раз задавал ей вопросы по арифметике, и смышлёная девочка не могла решить простейшие задачи. И потому решил спросить, как остались одни:

— Есия, с тобой всё в порядке?