Вязание спицами давно стало главной отдушиной для жены начальника полиции Лихоозёрска Марии Филипповны. Настроение от этого нудного, однообразного занятия вовсе не поднималось, зато мысли постепенно успокаивались, приходили в порядок, и, глядя на неспешное движение пальцев, она напевала под уютное потрескивание дров в камине. Женщина уже привыкла проводить долгие зимние вечера в одиночестве. Знала, что супруг может прийти глубокой ночью, или даже под утро, а то и вовсе не явиться, — такая уж у него была, как он любил говорить, сложная и ответственная «государева служба». Что-то она знала наверняка, о многом догадывалась по запахам женских духов, что зачастую шли терпкими волнами от Голенищева после «долгой неусыпной службы», но никогда мудрая, от всего уставшая супруга не задавала лишних вопросов.
Поэтому, когда в прихожей раздались привычные тяжёлые удары сапог, она даже не сменила позы. Лишь чуть напряглась, а пальцы сбились с привычного хода при накидке петель. Приготовилась выслушать упрёки — ведь она ещё не собралась, а им сегодня нужно быть в гостях у Еремея Силуановича. Знала, что успеет собраться, достаточно облачиться в вечернее платье, а на лицо, помимо лёгкого макияжа, не забыть нацепить и привычную пустую улыбку. Если только могла, то осталась бы дома за привычным вязанием, но разве с тех пор, как вышла замуж, она что-то решала?
— Николаша, это ты? — спросила она, и услышала лишь молчание. Суровое, непривычное, продолжительное. — Я уже собираюсь, и почти готова…
Удары сапог нарастали, становились ближе и ближе, и вот в дверях выросла фигура. Не могла понять, почему, но Марию Филипповну охватил тягучий страх, и она вжалась в кресло. Что-то переменилось в лице мужа — оно потемнело, как у покойника, шикарные усы обвисли и стали вытянутыми, словно у рака, а в глазах горел чужой, холодящий сердце огонь.
— Ты! — произнёс он протяжно, и покачнулся, едва устояв на ногах.
— Коленька, ну что же это такое? Ты смотри — выпил лишнего? Как же мы пойдём с тобой, ты же на ногах не!..
Она не договорила: муж стремительно двинулся на неё и, едва не упав, сомкнул пальцы на шее. Смотрел, как выкатились, полные ужаса глаза, и чуть ослабил хватку, чтобы прикрыть её кричащий рот.
Вырвавшись, жена отпрянула и упала на колени у камина, прижав к груди вязание:
— Что… что с тобой? — едва прокряхтела она, пытаясь бессильно схватить губами воздух. Казалось, что муж, который повалился на кресло, по-прежнему сжимает руки на тонкой шее, которая пульсировала и горела, как угли в камине.
— Как ты могла, дрянь, изменить мне, да ещё с таким горбатым чёрным уродцем! — закричал он, бегло осматривая комнату. Похоже, искал любой подходящий предмет, чтобы продолжить расправу.
— О… о чём ты говоришь?
— Я оплатил тебе отпуск на море не для того, чтобы ты там резвилась и наставляла рога мне. Мне — городскому исправнику! Позор! И мы его сейчас смоем!
Перед глазами Марии Филипповны в одно мгновение пронеслись картины минувшего лета, славного отпуска, когда она действительно была так рада хотя бы на время оставить опостылевший ей Лихоозёрск с его пылью, духотой, выцветшими уличными вывесками и мрачными, до тошноты знакомыми лицами прохожих. Но, уезжая одна в такой прекрасный вояж, она и не думала изменять мужу — не так воспитали её строгие пуританские родители. Даже строго и наотрез отказала на все ухаживания поправлявшему здоровье молодому красавцу-улану, и тем более, никакого чёрного горбуна она и в мыслях подпустить к себе не могла! Но, выкрикивая истошно честные отрицания, она тем самым всё больше злила и без того потерявшего рассудок мужа. А, когда тот двинулся в её сторону, она обомлела, увидев за его спиной тень — тёмно-красную, пульсирующую в неярком свете камина. И она напомнила картины с полотен художников, дерзнувших изобразить самого Мефистофеля…
Николай Киприянович сначала шёл прямо на неё, а затем сделал шаг в сторону и грузно наклонился. Кочерга, что стояла у камина, чуть лязгнула по кафелю, прежде чем оказалась зажатой в его руке. Но этого короткого мига хватило, чтобы испуганная женщина вскочила и стремглав бросилась из комнаты.
Они были вдвоём в просторном двухэтажном доме. Слуг хозяйка давно отпустила… Оказавшись в узком коридоре, Мария Филипповна бросилась вверх по лестнице, но поскользнулась на ступеньке и расшибла губу. Муж дышал за спиной, и ухватил её за ногу. Отчаянно выкрикнув, она ударила его по лицу, и тот отпрянул, сжав в ручище вырванную домашнюю туфлю. И при этом упустил кочергу, которая со звоном покатилась по ступенькам.
— Ну, я тебя! — он решил спуститься и поднять чугунное орудие. Мария Филипповна успела подняться и запереться в комнате наверху. Сама не понимая, откуда у неё нашлось столько сил, сдвинула тяжёлый диван с закруглёнными подлокотниками к двери, и, только успела это сделать, последовал удар. Потом ещё и ещё. Женщина навалилась на спинку дивана, но сил в её хрупком теле едва хватало, чтобы выдержать злой и стремительный натиск.
— Никуда ты, дрянь, не денешься! Я до тебя доберусь! Позор!