Захожу в комнату, где царит идеальная чистота, скольжу взглядом по отполированным поверхностям и останавливаюсь на столике у окна, на котором возвышается узкая стеклянная ваза с розой внутри. Забавно, а роза все еще держится. Говорят, цветы заряжаются энергией дарящего. И чем положительнее эта энергия, тем дольше они не вянут. Но никто и ничто на свете не заставит меня поверить в то, что роза источает свет самого Игнашевского. Скорее просто сорт такой, стойкий, плюс правильный уход.
И пока еще стою на ногах, успеваю собрать сумку на завтра, после чего иду в душ. Вот этого мне не хватало — горячей воды и ароматного геля. Но только успеваю намылиться, как до ушей доносится скрип стеклянной дверки кабины. Опять… ну почему бы ему не лечь было и не уснуть?! Следом ощущаю руки, что накрывают грудь, спиной чувствую жесткие волоски, каменные мышцы.
— Я очень устала, Ян.
— А я разве заставляю тебя работать, — слегка сжимает соски. — Мы как-то неправильно попрощались сегодня. К тому же, насколько я понял, тебе уже не больно, — прижимается ко мне, касается членом поясницы.
Как же ты меня достал! Как же я хочу лечь в постель и забыться до завтрашнего утра! Без тебя!
— Чего ты хочешь?
— Хочу принять душ, — разворачивает меня к себе лицом, — с тобой.
— И всё? — смотрю на его причиндал, судя по размерам которого, ничерта не мыться пришел сюда этот гад.
— Не знаю, — заставляет поднять голову, — почему ты все время прячешь взгляд?
— Ты меня постоянно смущаешь, постоянно заставляешь что-нибудь делать. Видимо, чтобы избежать очередного приказа. Это получается само по себе.
А он склоняется и накрывает мои губы своими. И надо же, целует без напора, без ярости, правда, задницу продолжает мять. Вдруг подхватывает меня, ставит на невысокое сидение и берет гель для душа. Через минуту его мыльные пальцы касаются внутренней части бедер, идут выше. Второй рукой он начинает массировать попу, из-за чего у меня тотчас слабеют ноги.
— Держись крепче, — шепчет на ухо.
Скоро я уже откровенно вишу на этой глыбе и морально готовлюсь к тяжелому продолжению, но в какой-то момент все прекращается. Ян отходит, встает под воду и минут на пять забывает про меня. Тогда как я остаюсь в крайне раздраженном состоянии. Вот урод! Низ живота жутко тянет, в теле ощущается адское напряжение, а в душе крепнет обида, которой априори не должно быть. Еще он стоит тут, играет мышцами, пусть и ненамеренно. Игнашевский как есть танк с пушкой максимального калибра, которая сейчас смотрит прямо на меня.
— Ты с ним ментально общаешься что ли? — усмехается изувер. — Смотри, ответит или вообще поцелует.
Да такой до смерти «зацелует». И вообще, чтобы этому колбасному магнату сделать минет, честно, тут не рот надо иметь, а пасть кашалота.
— Чему улыбаешься? — выключает воду.
— Да так, — отжимаю волосы.
— Не поделишься?
— Не думаю, что это нужно.
— Ок, — снова кривится, — идем.
Есть, оберфюрер Игнашевский! Пленная Краснова готова к пыткам… Не знаю с чего, возможно, из-за жуткой усталости, но сил осталось ровно на это — на смех над своей же беспомощностью. Ведь никто меня не заставлял пополнять ряды пленных. Сама пришла и сдалась.
Однако в спальне происходит воистину нечто удивительное. Ян подводит меня к кровати, укладывает, после чего сам ложится рядом и берет с тумбочки телефон. Всё… Этим всё и заканчивается. А когда у меня окончательно садится «батарейка» и я отворачиваюсь на бок, чтобы, в конце концов, отключиться, чувствую, как прогибается матрас, затем тяжелая рука Яна ложится мне на талию. И наступает долгожданная темнота.
Просыпаюсь тяжело, благо, одна. Ненавижу будильники и ненавижу ранние подъемы. Но с недавних пор я студентка дневного отделения, а это новая группа, новое расписание, несколько новых преподавателей, о которых по институту ходят не лучшие слухи. И печальнее всего то, что у меня даже приятелей не осталось. Близких подруг так и так не было, но хотя бы общалась с одногруппниками, ходили вместе в столовую, менялись лекциями, помогали друг другу на экзаменах и зачетах. Н-да, где есть следы Игнашевского, там сплошная безнадега. Интересно, когда я уйду, он договорится о моём возвращении на вечернее отделение? Наверно нет, для Яна женщина перестает существовать, стоит ей покинуть этот дом.
А на улице сегодня тепло, значит, одеться надо полегче. Рваные джинсы, тонкий свитер, массивные ботинки и парка. Образ получился шикарный, смотрела бы на себя и смотрела. Однако самолюбованию приходит конец, когда дверь открывается и на пороге появляется кошмар моих снов.
— Куда это ты так вырядилась? — подходит, сразу же стягивает с меня парку. — Ноги едва прикрыты, голые плечи. Что-то не припомню, чтобы покупал тебе это безобразие?
Я же поправляю кофту:
— Теперь прикрыты.
— Надень обычные джинсы.
— Я не хочу надевать обычные джинсы, — иду за сумкой. — Мне удобно в этих.
— Надень обычные, Ева, — направляется к шкафу, достает оттуда вторые темно-синие с высокой талией. — Вот, — бросает на кровать. — Переодевайся.
— Нет, — вцепляюсь в сумку.