Игра как феномен культуры

Тогда из рук его Давид на стол вступает,
Которого злой хлап червонный поражает;
Влечет его во плен, копье в его вонзя, —
Леандр то зрит, но что? помочь уже нельзя.
Потом и Цесарь сам свой важный вид являет,
И в гордости маниль бубнову похищает;
Влечет с собою в плен, подобно как Плутон
Цереры красну дщерь влек в ад без оборон.
И се Юдифу в брань как бурный ветр выносит;
Единоборца та себе, гордяся, просит…
Тут Карл воздвигнут быв своим несчастным
роком,
Он храбро на нее напал и поразил,
И казнь достойную Юдифе учинил,
Которая дотоль разила Олоферна:
Сама побеждена, но рана несмертельна
Была, хоть храбрый Карл весь меч в нее
вонзил…
Но тут другой игрок, ему ков хитрый строя,
Он руку своего чела превыше взнес,
Подобно как взносил прехрабрый Ахиллес
Победоносную с мечем свою десницу,
Багря в крови врагов и меч, и колесницу,
В которой на Троян, яряся, нападал…
Но утомленный быв своей победой Карл,
Сражен манильею червонной, мертв упал.
И се уж Александр спешит на помощь
войску…
От скорого его прихода стол дрожит;
И карты, и свещи, и деньги встрепетали,
И с ужасом с стола на землю все ниспали…
Сама шпадилия содрогнулась от страху,
И баста потряслась, и понта на руках;
Леандра ж самого сугубый обнял страх.

Во второй песне поэт разбирает еще два случая, произошедшие в игре: неудачный для играющего из-за расклада карт и счастливый, позволивший ему выиграть кодилью. Действие третьей песни перенесено в античный ад, где ведется спор между сторонниками традиционных правил ломбера, распространенных в Западной Европе, и теми, «кто на свете в ломберну игру ввели раскол», то есть в поляк, распространенный в России XVIII века. Адские судьи Радамон, Миной и Эак провозглашают поляк «прямым совершенством». Не порицая Леандра за то, что тот «от самой младости» «с картами всегда… неразлучно», они советуют неудачливому посетителю ада играть осторожно, не надеяться на удачу, быть «воздержней» и не считать поляк «расколом».

Карнавальное начало, «выворачивающее» наизнанку мотивы героической эпопеи, сквозит в ироикомической поэме Майкова «Елисей, или Раздраженный Вакх» (1771) – остроумной пародии на перевод «Энеиды» Вергилия, выполненный придворным поэтом В.П. Петровым. В торжественном зачине, открывающем поэму, Майков говорит о своем желании «нарядить» мифологических героев «бурлаками»,

Чтоб Зевс мой был болтун, Ермий —
шальной детина,
Нептун – как самая преглупая скотина,
И словом, чтоб мои богини и божки
Изнадорвали всех читателей кишки.
Прилетев к своему «родителю с супругой», Вакх обнаружил, что
Юнона не в венце была, но в треухе,
А Зевс не на орле сидел, на петухе;
Сей, голову свою меж ног его уставя,
Кричал «какорку!», Юнону тем забавя.

Геркулес от скуки играл с мальчишками «клюкою длинной». Италийская богиня войны Беллона любила гонять «кубари на льду бичом». «Малые ребята» забрасывали Нептуна, изломавшего свой трезубец, снежками. Поэт использует различные пародийные приемы, сочетая черты бурлеска и героической поэмы. Его герой, простой ямщик, описан торжественным одическим слогом, в одном ряду с «низкими» просторечными словами встречаются славянизмы, поэма пестрит разностилевой лексикой («пьяный зрак» и др.).