Игра киллера

Джо вывернул руль в последнюю долю секунды.

Фургон дернулся в сторону точно в момент столкновения.

Машины задели друг друга бортами, неимоверный, гигантский грохот потряс небеса, ударил Джо в уши и отбросил его к дверце. Казалось, мост ушел из-под колес фургона, и Джо почувствовал, как внезапная перегрузка вырвала его из кресла и грохнула об крышу, когда фургон перевалился через северный край пролета и полетел в воду.

Мир загустел, как сироп.

Река просто материализовалась внутри фургона, будто воздух стал жидким и вдруг заглушил все звуки, и Джо поглотила холодная, черная, цепенящая стужа. Он попытался вырваться в окно, пытался пробиться наружу, но чувство направления отказало ему полностью, тяжесть воды придавила к сиденью, и он с ужасом ощущал, что идет на дно, как свинцовое грузило.

Джо знал, что у него остались только мгновения. Легкие разрывались, сознание покидало его, тело начинало отказывать. Потом он увидел, что вода над ним запульсировала светом, сначала слабо, потом все сильнее перемежающимися вспышками красного и синего, и тут зеленое солнце и булькающие пузыри и приглушенные звуки машин над головой дали ему понять, где же все-таки верх.

Он пробился, протиснулся в разбитое окно, зазубренные края цепляли его рубашку, впивались в тело, хватали за ноги, но он выберется, черт возьми, выберется из этого идущего ко дну железного гроба.

Когда он разорвал головой поверхность реки и ощутил на лице ветер, мелькнула последняя сумасшедшая мысль: никогда он не был так рад видеть фараонов.

Чернота пришла откуда-то снизу и скрыла от него мир.

14

Апрельский ветер все еще был силен и плетью хлестал с Потомака, когда группа членов-учредителей Палаты не спеша шла по бульвару на запад, к Арлингтону. Их было четверо. Впереди шел Лайл, молча о чем-то размышляя, похожий на кого-нибудь из высших чинов церковной иерархии. Полы его длинного кашемирового пальто развевал ветер, сверкали солнечные очки. Остальные шли вплотную за ним, без конца что-то обсуждая. Невозмутимый профессор Окуда в плаще «Лондонский туман» и с трубкой. Майкл Уинслоу, адвокат Американского союза борьбы за гражданские свободы из Сиэтла, весь в твиде. Хеди Коэн, суровая как кремень низкорослая женщина из Детройта, с развевающимися на ветру серо-стальными волосами.

– Самое важное, джентльмены, это то, что я не могу сказать, будто мне очень нравится подобная открытость, – говорила Хеди Коэн своим патентованным размеренным тоном, ровно настолько громко, чтобы ее не заглушал ветер, но не услышал никто из посторонних. Коэн была автором «Постфеминистического манифеста» и истребителем фашистских деятелей СМИ во всем мире, и она умела говорить одновременно и беспощадно, и с материнской заботливостью. – Все эти разговоры по компьютерной связи, переговоры с Компанией... Мне это не нравится. – Она поглубже сунула руки в карманы и прищурилась на отражение яркого вечернего солнца в воде. – Как говорила тетя Джулия: «Полезешь в дымоход – запачкаешь ноги».

Уинслоу метнул на нее взгляд:

– Не строй из себя Уилла Роджерса[20]. Мы попали в непростую ситуацию. Такое бывает. Давайте разберемся с ней и займемся своими делами.

– Для того мы и собрались здесь, – мягко заметил Окуда, затягиваясь пенковой трубкой. – Принять решение.

Через несколько шагов Коэн проворчала вполголоса:

– Я предвидела, что так и будет.

– О чем ты говоришь? – Уинслоу не скрывал раздражения, которое вызывала у него миниатюрная седая женщина. Между ними всегда было какое-то напряжение. Может быть, от чувства коллективной вины. – Нам никогда не приходилось обсуждать компетенцию нашего субконтрактора.

– Еще как приходилось, – возразила Хеди Коэн и посмотрела на Окуду. Ты помнишь, Тэд?

Профессор шагал, не отрывая глаз от реки, и попыхивал трубкой.

– Мы несколько раз обсуждали возможность выведения его из дела.

– «Выведение из дела» – какое прекрасное выражение.

Уинслоу покачал головой и улыбнулся себе под ноги.

– Этот человек стареет с годами, Майкл, – небрежно бросила Хеди Коэн.

– Совершенно верно, – согласился Окуда.

– Ну ладно, допустим, этот парень неблагонадежен. Допустим, он выжил из ума. Кто знает? Что меня интересует – это зачем нам совать руки в такую большую бочку свежего дерьма.

– Чтобы прибрать в своем доме, – ответил Окуда.

– Хватит с меня эвфемизмов, – простонал Уинслоу. – О чем здесь на самом деле идет речь?

Окуда недоуменно на него посмотрел:

– Извини?

– Эта дурацкая Игра – каким боком мы в нее втянуты?

– Правильный вопрос, Тэд, – зазвенел голосок Хеди Коэн. – Вещи такого рода в наши первоначальные задачи не входили. Что мы здесь ищем?

– У нас в этой Игре есть еще один субъект, – объявил профессор. – Но решение, которое мы должны принять сейчас, таково: будем ли мы поддерживать нашего субконтрактора, помогать ему вернуться с холода и вытаскивать из Игры, или предоставим событиям идти своим чередом.

Уинслоу и Коэн переглянулись, потом Уинслоу сказал:

– Погоди секундочку. Что значит: «еще один субъект»? Еще один стрелок?