Игра королей

— Еще бы, — заверил хозяин, пытаясь переварить это поразительное заявление. — Так будем же взрослыми любой ценой. У вас есть любовница? Жена? Нет? Значит, напрасно цветут эти flors dibiaute? [8] Успокойтесь же, ради Бога. Мы все готовы помочь. Ну, что еще? Предпочитаете ли вы меч или рапиру? Владеете ли аркебузой?

Экзамен продолжался; вопросы следовали один за другим с неумолимой быстротой.

— Умеете ли вы обращаться с порохом? Похоже, нет. В каком году вы родились? Если приврете — будьте потом начеку… Хорошо ли вы стреляете из большого лука? Вон колчан Мэта, цельтесь в дерево. Сносно. А теперь в терновник. Хорошо. А теперь, — заключил Лаймонд, — убейте человека у котла.

Обозленный, выбившийся из сил, юноша надменно взглянул на хозяина, натянул тетиву и послал стрелу в обозначенную цель.

Раздались громкие крики — частью изумленные, частью насмешливые. Все бросились к костру. Мэт исчез, и рой любопытных заслонил от юноши живую мишень. Рыжеволосый чувствовал: пусть прежде он и не всегда целился метко, но на этот раз стрела пронзила человеческую плоть. Он стоял не шевелясь.

Мягкий голос остерег его.

— Берегись, берегись, о раб греха. Это sordidi Dei [9]. Как чудесно, — сказал Лаймонд, — когда у человека простые чувства. Где наша забота о принципах, где независимость мысли, где сопротивление подстрекательству; куда, наконец, подевался весь этот вздор насчет ребячества и зрелости? Увы, все развеялось прахом, стоило затронуть amour propre [10].

Юноша стиснул зубы.

— Любому можно заморочить голову. И темные боги в этом случае — ваши, не мои.

— Нет-нет, у меня нет никаких богов, я безбожник, — заявил Лаймонд. — Над вечной загадкой бытия биться не мне.

Если тот, кто делал шляпы,

Стал искать у мудрых ляпы,

А разносчик всякой сласти -

Размышлять о Божьей власти…

Труд без смысла и цели. А я всегда преследую цель… Вы оказались умнее, чем думали, и менее удачливы, чем опасались. В последнее время Ойстер Чарли слегка досаждал мне. Но если мозги у него усыхают, то слух просто поразительный — это, полагаю я, дано ему в виде возмещения. Ну, что там, Мэт?

Терки Мэт с ухмылкой на лице выскочил из толпы.

— Пузыри от ожогов, только и всего, — сказал он. — Ойстер спрятался за котлом, и его лишь обрызгало куриным бульоном. Скверно ему нынче, нашему Ойстеру. Он не хуже вас знает, за что получил.

— Отлично. Третий крик петуха и адский котел, — весело проговорил Лаймонд. — Символики у нас хоть отбавляй.

— Вы хотите сказать, что я его не убил?

— Нет. Так что даже муки твоей совести коренятся в игре воображения. Ойстер жив, только слегка ошпарен. Думаю, вам обоим этот опыт пойдет на пользу.

Тут Лаймонд обвел ухмыляющуюся публику слегка удивленным взглядом:

— У вас что, нет работы? Или, может быть, сегодня праздник?

В одно мгновение зрители исчезли. Перед юношей остались лишь трое. Рыжий стоял прямо, и в его повадке ощущалось природное достоинство, хотя слов он и не находил. И в самом деле, говорить, казалось, было уже не о чем. Хозяин, очевидно, думал так же. Он сердечно улыбнулся:

— Прекрасное развлечение. Спасибо тебе! Не думал ли ты проделывать это за деньги? Нет? А стоило бы. На ярмарке в Хавике ты бы имел большой успех. Мэт, сними сапоги с молодого джентльмена и отпусти его где-нибудь в горах. Не ближе, чем за десять миль от меня.

Молодой джентльмен покраснел до корней волос. Значит, позабавились, и будет: заставили медведя поплясать, да и спустили собак. На это юность и уязвленное самолюбие находят только один ответ.

— А ну-ка попробуй, — сказал рыжий и замахнулся.

Лаймонд поймал занесенную руку на полпути к своему лицу, крепко схватил ее, крутанул и улыбнулся. Юноша скривился от боли.

— Тише, тише! Вспомните свое благородное воспитание и своего Кэкстона 19). «Как отличить Джентльмена от Невежи?» Не уподобляйся Невеже, Рыжик. «На войне он празднует лодыря, в цвете лет хвастлив и заносчив, перед лицом врага полон трусости, плоти своей потакает и предается распутству, беспробудно пьет и никогда не бывает трезвым. Послав вызов, отказывается выйти на поле брани, собственными руками душит пленника, из боя бежит, оставив знамя суверена, лжет повелителю своему…»

— У кого что болит… — Юноша, чью руку Лаймонд внезапно отпустил, потер запястье.

— Конечно. Мои нерушимые правила. У каждого своя вера. Джонни верит в Парацельса. А Мэт — последователь Лидгейта 20), твой же отец в Эшеме 21) души не чает. Рычит ли он, они трепещут, сердится ли он, они страшатся, жалуется ли он…

Мэт был так поражен, что осмелился даже перебить хозяина. Он заговорил, указывая толстым пальцем на рыжеволосого парня:

— Его отец? Он же не назвал себя.

— Я тебе его представлю. — Лаймонд заговорил мягким голосом, глядя на Булло. — Уилл Скотт из Кинкурда, старший сын Бокклю.

Цыган нагло улыбнулся в ответ:

— Вот уж добыча так добыча.

Юноша все понял, и на лице его появилось презрение.