Игра Лазаря

Лазарь дважды постучал в дверь к Янике, и сразу же вошёл.

Сначала ему показалось, что в комнате никого нет. Старый вытертый ковёр, мятая двуспальная кровать, тумба с аквариумом, полным плавающих кверху пузом рыбок. Потом он всё-таки нашёл её. Девушка сидела на полу в самом дальнем углу комнаты, притянув колени к груди, и беззвучно плакала. Едва Лазарь шагнул к ней, как она инстинктивно заелозила ногами по полу, стараясь ещё глубже вжаться в угол.

Лазарь понял, что их комната этой ночью стала её комнатой ещё до того, как она подняла на него липкие от слёз глаза и сообщила:

– Он ушёл…. Джуда ушёл.

Лазарь оторвал взгляд от тюлевой занавески, развеваемой ветром из полуоткрытого окна, и уселся на пол рядом с ней.

– По-английски, я полагаю.

Она опасливо отодвинулась от него, точно он сказал не это, а: «ну, наконец-то мы вдвоём!».

– Не то, чтобы я удивлён, – проговорил Лазарь, думая, что сообщать ей об этом сейчас было довольно рискованно. Интересно, любила ли она его? И если да, то как бы классифицировал это чувство старина Эрих Фромм?

Яника ничего не ответила, и продолжала плакать, изредка прерываясь для того, чтобы судорожно втянуть в лёгкие воздуха. Наверное, кто-нибудь другой на месте Лазаря бросился бы её успокаивать, сыпать ободряющими обещаниями, нести всякую чушь, и, может быть, тихонько гладить по руке. А мог отодвинуть занавеску, приставить к ржавому патронташу радиатора табуретку и «сделать ручкой» с другой стороны окна.

Лазарь внимательно осмотрел её. Сегодня она выглядела куда хуже обычного, словно после ухода Джуды течение её болезни форсировалось в несколько раз. Проступающие сквозь тонкую кожу кости на запястьях наводили на ассоциации с постояльцами Освенцима.

– Слушай, давай позавтракаем...

– Ах, Лазарь! – воскликнула она и кинулась ему на грудь.

Лазарь на себе почувствовал, насколько сильно сдала девчонка, когда её тонкие, как стебли, руки обвились вокруг его шеи.

2

В кухне нашлась вода, и даже заварной чайник был наполовину полон. Впрочем, размышлял Лазарь, разливая по кружкам холодный зелёный чай, для Яники он сейчас наполовину пуст.

– Попей, ты плохо выглядишь, – он подтолкнул к ней чашку. – Не самый сладкий комплимент, но правда.

Она молча отодвинула от себя чашку, и Лазарю пришло в голову, что кульминация Игры уже не за горами. Сейчас Ведущий как никогда близок к цели. Цели, к которой ведёт множество указателей, но у которой всегда одна дорога. И совершено неважно, что Яника при этом сделает: решит выпрыгнуть из окна или выбросит оттуда кого-то другого. Семь бед – один ответ.

Надо было срочно занять её мозг чем-то ещё, кроме переваривания собственного горя.

– Представляю, как тебе паршиво, – Лазарь отпил немного чая. – Как будто шёл-шёл по улице и вдруг вступил в хорошую кучу дерьма.

– Это не одно и то же, – не поднимая глаз, возразила Яника.

– Только в буквальном смысле. Когда вступаешь в дерьмо на пути к ларьку с хот-догами, ты не вдаёшься в причину проблемы и не думаешь о последствиях. Не делаешь выводов, прогнозов, не сожалеешь и не раскаиваешься. Ты просто ругнёшься матом, как распоследний сапожник, и приступишь сразу к главному – соскабливать дерьмо с подмётки.

Яника не поднимала глаз, и Лазарю на миг показалось, что даже не слушала, но он продолжил:

– Когда дерьмо случается в жизни, ты задаёшься множеством вопросов, которых никогда не задал бы себе, вступив в дерьмо на улице. И только потом начинаешь действовать. Знаешь в чём разница между дерьмом в жизни, и той кучей, которая дымится на дорожке?

Яника сняла пальцами прилипшие к щекам мокрые пряди и наконец-то удостоила Лазаря взглядом:

– В чём?

– Когда ты вступаешь в дерьмо на улице, ты точно знаешь: это дерьмо чьё угодно, но только не твоё собственное. Эта уверенность снимает все вопросы, рождённые в мучительном самокопании, терзаниях совести, и прочем.

Лазарь придвинул чашку обратно к Янике:

– Дерьмо на дороге жизни всегда может оказаться твоим собственным. А это меняет всё. Но на самом деле – ничего.

Немного подумав, Яника просунула пальцы в керамическую петельку на кружке.

– Обычно, я не матерюсь, как сапожник, – она оторвала чашку от клеёнчатой скатерти, иссечённой ножевыми порезами.

– Это фигура речи. Понятия не имею, как матерятся сапожницы.

– И хот-доги не ем, – она поднесла кружку к губам, отпила, поморщилась: – А ещё терпеть не могу старый зелёный чай.

3

– Ты либо звонишь мне из инсона, либо бросил их средь бела дня, – послышался из мобильника голос Сенсора.

– Бросил средь бела дня, – ответил Лазарь.

– Слив?

– Пока нет. Но будет, если в самое ближайшее время мне на голову не упадёт яблоко. Оставил её одну в квартире, а сам пошёл по другим этажам искать что-нибудь съестное. За мной она не пойдёт, потому что еле шевелится, так что я решил вернуться и поиграть тут немного в Коломбо. Раз уж у вас не получается.

– Погоди-погоди… одну?

– Этой ночью нас бросил Джуда – тот белобрысый на папиной тачке. Думаю, очень скоро наш рыжий лемминг геройски покончит с собой.