Ещё я бы сказала, что она спокойна и уверена в себе. Ровный голос, поза — это говорит о полном контроле. Но! То, как барышня сжимает левую ладонь, из которой виднеется кончик белоснежного платка, говорит о многом.
— Я бы хотела услышать от вас рассказ о последнем месте работы. О взаимоотношениях с коллегами… с хозяином.
Беа стискивает кисть сильнее и отводит взгляд.
— Мне очень жаль, но вы напрасно потратили своё время, разыскивая меня, — произносит она, уставившись в стену за моей спиной.
— Простите?
Она качает головой:
— Я ничего не скажу вам.
— Почему?
Девушка, наверное, из-за моей настойчивости всё же фокусирует своё внимание на моей персоне.
— Вы же хотите услышать что-то плохое?
Какая детская непосредственность!
— Вы можете рассказать хорошее, — предлагаю ей. — Я в любом случае выслушаю вас очень внимательно.
— Тогда слушайте! — Она резко кивает головой. Единый! Только бы ей не стало плохо! — У меня с остальными работниками сложились очень хорошие отношения. Особенно я нравилась господину Сафи. Я прилежно запоминала всё то, чему он меня учил и с успехом новые знания применяла. Единственным исключением был господин Дейн. Но этому человеку вообще мало что нравится в этой жизни.
Едва заметный румянец окрашивает щёки девушки. Неужели от негодования?
— Господину ли Жено, — продолжает частить она, устремив взгляд в потёртую столешницу, — я очень благодарна за заботу. Он оплатил моё лечение, пусть оно и не привело к нужному результату. На самом деле, я даже не ожидала от него подобного поступка. Наверное, его следует расценивать, как показатель довольства мной?
Беа вновь вглядывается в моё лицо и мне ничего не остаётся, как ответить:
— Возможно, вы правы.
Девушка вздыхает и пожимает плечами.
— Простите меня за бестактность, но чем вы больны?
— Что-то с лёгкими, — моя собеседница не выглядит оскорблённой, куда больше её интересует ручка моей же сумки, возвышающаяся над столом.
— Это не лечится даже магией?
В ответ я сначала получаю грустную улыбку, а потом уже признание:
— Причина болезни магическая. Кого-то из моих предков прокляли. Мы сами не заметили, как все Овейн вымерли. Я последняя в роду. Если бы не деньги господина ли Жено, я бы даже не узнала, в чём кроется причина недомоганий, терзавших меня с детства.
— Грустная история.
Беа кивает.
— У вас всё?
Теперь киваю я.
Действительно всё.
Я смотрю на девушку, и на краткий миг мне кажется, что на её лице мелькает какое-то выражение, отдалённо похожее на решимость. Однако мгновение проходит, и вот Беа уже так же безмятежна, как и была. Даже ослабляет руку с платком.
Несмотря на завершение беседы, никто из нас не торопится вставать. Девушка глядит на дверь, я гляжу на девушку. Она несколько раз прочищает горло. Потом и вовсе подносит платок к губам, заходясь в приступе кашля, который всё усиливается.
С тревогой наблюдаю за тем, как краснеет её лицо. Наконец, я соображаю, что следует немедленно звать на помощь! Подхватываюсь с места, но Беа останавливает меня, вцепившись в моё запястье.
— Я позову кого-нибудь… — мой голос больше похож на растерянный лепет. Отчаянно стараюсь разжать на удивление крепкую хватку, но всё без толку.
Прокашлявшись несколько раз в платок, она зачем-то вкладывает его мне в руку, а после… отпускает. Сама!
— Зовите, — хрипит Беа, распластавшись на столе.
Естественно, я тут же выбегаю из комнаты.
Сестра Тарина вскакивает с места, только увидев меня.
— Ей внезапно стало плохо! Позовите кого-нибудь!
Женщина озирается по сторонам, будто в пустынном коридоре толпа людей! А потом не находит ничего лучшего, чем закричать во всё горло:
— Кларис! В коридор!
Каким бы диким не выглядел этот метод со стороны, он показывает свою эффективность: где-то в отдалении хлопает дверь и слышатся чьи-то спешные шаги.
Наконец, в конце коридора появляется высокая худая женщина, на которой монашеская одежда сидит ничем не лучше, чем на Беа.
— Беа стало плохо! — продолжает сеять панику сестра Тарина.
Кларис, не знаю, какой уж у неё сан, без лишних вопросов направляется в комнату для посетителей. Через несколько секунд и с меня, и с монахини, поднявшей переполох, спадает оцепенение, и мы бросаемся к той же двери, за которой только что скрылась женщина. К сожалению, ни мы, ни она бедняжке Овейн помочь ничем уже не в силах.
Кларис отпускает запястье девушки и бережно кладёт её руку на плиты пола.
— Она мертва, — слышу я вердикт.
— Отмучилась, — раздаётся позади, а дальше — скороговоркой речитатив молитвы.
Я приближаюсь к монахине и умершей…
Она всё-таки выбраться из комнаты. Беа лежит в шаге от скамьи, на которой я оставила свою сумку. Чем же она ей так приглянулась?
Я решительно двигаюсь вперёд за своей вещью. Больше мне здесь делать нечего.
— Мне очень жаль, — вот и всё, что я могу сказать на полный скорби взгляд женщины по имени Кларис.
— На всё воля Создателя, — шепчет она еле слышно.
Кивнув, я разворачиваюсь и выхожу.
Прочь из этой комнаты! И из этого места!
Немного «водички» есть, конечно, но и до обещанных событий я всё же дошла:)