Игра мудрецов

– И тут с нами заговорил оглушительный голос из ниоткуда, – серьезно продолжал Эдвард. – Голос Барса. Он сказал: «Надвигается опасность. Король Освальд завладел ценнейшим предметом, который с помощью ключа от всех дверей поможет ему выйти за предел. Вы должны это предотвратить». Кто-нибудь знает, какой предел он имел в виду?

Никто не ответил, в чем Генри и не сомневался, – если уж всезнайка Эдвард не знал, то на остальных и рассчитывать нечего. Хуже было другое: до Генри только сейчас дошло, что Освальду потребуется ключ от всех дверей, воспользоваться которым может только хранитель ключа. Джетт.

– Джетт ведь перед отъездом сказал кому-нибудь, как называется его деревня? Сказал, где его искать? – с надеждой спросил Генри.

Он смотрел прямо на Агату, которую тоже кое-как отличил от других, – но она покачала головой.

– Я, признаться, не догадался спросить, – сказал король, удивленный таким поворотом разговора. – И Джетт, и Сван уехали домой с попутными телегами. Я думал, что вы, Генри, знаете куда.

Генри прикрыл глаза. Плохая новость. Джетт в опасности, а он понятия не имеет, где его искать. Оставалось только надеяться, что Освальд не отыщет Джетта раньше их.

– А что насчет цветка памяти? – поинтересовался король. – Вы его нашли?

Генри покачал головой. Ему не хотелось вдаваться в подробности.

– Зверь соврал, чтобы нас заманить, – ответил Эдвард.

Над столом повисло молчание. Петер ни о чем не спрашивал, но хотя бы не плакал больше, остальные многозначительно переглядывались – кажется, им не терпелось обсудить все, что они услышали, – и король поднялся из-за стола.

– Мы обо всем подумаем завтра. А теперь пора отдохнуть, вы уже засыпаете. – Король помолчал и прибавил: – Я вам благодарен за победу, господа. Не знаю, что бы мы делали, если бы тварь оттуда выбралась, – посланники, наша единственная защита, теперь заняты Башней мастеров и восстановлением города.

Генри хотел было сказать, что, если Освальд действительно устроит что-нибудь серьезное, их с Эдвардом будет маловато для защиты, но передумал. Сегодня они победили, зачем портить мрачными предупреждениями хороший день?

Все начали расходиться, и Генри постарался ускользнуть незаметно, чтобы избежать расспросов. Камин в его комнате ярко горел, простыни на кровати были чистые и мягкие, и Генри рухнул на кровать, уверенный, что сразу заснет.

Но сон не шел, в голову лезли мысли об отце, и наконец, проворочавшись больше часа, он встал. Может, пойти на конюшню и проведать Снежка? Генри вспомнил уютное хрупанье сена и переступание копыт неразличимых в темноте лошадей. В этом было что-то успокаивающее, и он хотел уже вылезти в окно, но вспомнил, что собирался поступать как местные, и направился к двери.

Коридоры замка были темными и тихими – починить в них лампы Агата еще не успела, и Генри подумал: как хорошо, что во дворце не нужно видеть дорогу, чтобы выйти туда, куда нужно. Он пожелал оказаться рядом с каким-нибудь тихим запасным выходом, чтобы не тревожить стражников, которые наверняка давно заснули, – но по дороге остановился. Одна дверь была приоткрыта, и Генри узнал ее: она вела в Золотую гостиную.

Внутри мягко подрагивал свет от камина, и, заглянув в комнату, Генри увидел, что все здесь немного изменилось: исчезли рисунки на стенах, исчезло тряпичное чучело Освальда. Куда все делось, было ясно сразу: Эдвард сидел около камина и один за другим опускал в пламя листы бумаги, разрисованные детскими каракулями.

– Вот, решил прибраться, – пояснил Эдвард, не оборачиваясь. – Ты был прав: нельзя гробить будущее ради прошлого. Иногда кое-что лучше забыть.

– Господина Теодора тоже сожжешь? – спросил Генри, кивнув на медведя, лежащего на полу.

– Нет, это уж слишком. Его я собирался подарить, – Эдвард бросил Генри игрушку. – Помнишь, ты сказал, что у тебя было что-то похожее? Вдруг ты и без цветка вспомнишь еще что-нибудь.

Генри не слишком на это рассчитывал, но кивнул. Эдвард сидел, глядя в огонь, и Генри, решив, что не стоит ему мешать, отступил за дверь.

Коридоры привели его к небольшой двери. Из замочной скважины торчал ключ. Повернув его, Генри распахнул дверь и вышел в сад, рассеянно теребя полуоторванную лапу господина Теодора. Он думал, что от такого подарка ему станет еще грустнее, но глаза-пуговицы смотрели на него так добродушно и весело, что грусть не пришла. Генри положил игрушку во внутренний карман парадного мундира и, чувствуя, как она мягко прижимается к груди, пошел в сторону конюшни.

Длинное приземистое здание было уже совсем рядом, когда Генри что-то остановило, и он настороженно огляделся, но вокруг было тихо. Он стоял рядом с ветвистым кленом, листья на дереве уже почти раскрылись, и среди них не было видно ни птиц, ни зверей. Генри обошел дерево кругом и почувствовал что-то странное: как будто он уже был здесь раньше. Не четыре дня назад, нет, – гораздо раньше.