Как я узнал позднее, со времени кубинского кризиса 1962 года ни одно советское судно или самолет не приплывали и не прилетали в Америку, поэтому наш ТУ произвел небольшую сенсацию. Видимо, журналисты хотели увидеть в нас тех, кто “выбрал свободу”.
С появлением прессы к нам вернулось чувство юмора — безотказный спутник в подобных ситуациях. Мы представляли себе физиономию Мильке и его реакцию, когда он узнает, что шеф его секретной службы вместе с носителями тайны приземлились на территории “заклятого врага”. Наверняка он схватит трубку одного из своих бесчисленных телефонов спецсвязи и позвонит в Москву, чтобы своими вопросами и предложениями потрепать нервы партнерам в КГБ.
За ангарами я видел автостраду, ведущую к аэродрому, со все более нараставшим потоком машин. На мгновение я предался мечтательным размышлениям: что было бы, если бы я прилетел как самый обычный пассажир? Что бы я стал делать? Мог бы я разыскать друга своей юности Джорджа Фишера или Леонарда Минса, друга родителей московского предвоенного времени? Через Минса мой отец поддерживал с нами связь, когда был интернирован в Ле Верне во Франции. Мой сводный брат Лукас тоже должен был жить где-то поблизости от Нью-Йорка.
Но реальность вскоре отодвинула эти мысли. Я вспомнил некоторые разведывательные операции, которые могли бы быть мне поставлены в вину, если бы удалось меня здесь идентифицировать. В то время мы были заняты подготовкой агентов для засылки в США с фальшивыми документами. Но мы еще не внедрили ни одного, потому что несколько лет назад сотрудница нашего центра, располагавшая сведениями об американских объектах, сбежала. Мой сосед по креслу прервал эти размышления. Он толкнул меня в бок локтем и указал на ряд перед нами. Китайцы раскрыли свою курьерскую сумку и старались ее содержимое — вероятно, важные документы — по возможности незаметно съесть. Жевать и проглатывать было для них единственным оружием в борьбе против угрозы, исходившей от классового врага. Может быть, в качестве жеста пролетарского интернационализма мы должны были прийти им на помощь? Но мы предпочли выждать.
Между тем в самолете становилось очень неуютно. Отопление было выключено. Для проветривания пилот включил вентиляцию зимним воздухом. Градусник показывал минус 15, и пассажиры в тропических одеждах дрожали, как осиновые листья. Прошло уже несколько часов, когда появился советский консул с дорожной сумкой с бутербродами и термосами. Кроме успокаивающих слов он мог лишь сообщить, что Москва ведет переговоры с Вашингтоном. Он сказал, что из-за чрезвычайно сильного встречного ветра кончилось горючее и что он старается добиться специального разрешения на заправку нашего самолета. Со времени кубинского кризиса американцы отдали распоряжение, согласно которому ни один самолет СССР и его союзников, направляющийся на Кубу, не имеет права посадки и заправки на территории США. Дыхание холодной войны было значительно холоднее, чем зимний воздух Нью-Йорка.
Прошло 18 часов со времени нашего вылета, когда стюардесса шепотом сообщила мне, что Вашингтон дал согласие на продолжение полета, впрочем, с условием, что на борт явятся в качестве лоцманов два офицера военно-воздушных сил США. К сожалению, я не мог передать эту утешительную информацию обоим китайцам. Возможности их желудков были между тем исчерпаны. Попеременно они бегали в туалет, чтобы там уже другим способом избавиться от почты. Когда на мгновение дверь туалета приоткрылась, я смог увидеть одного из них у умывальника. Похоже, текст был написан на белом шелке, и он пытался уничтожить его при помощи мыла. Возможно, этот текст предназначался для партизанских групп Латинской Америки, которые ориентировались на великого председателя Мао. На сей раз они должны были получить эти инструкции устно.
Ранним вечером наш ТУ стартовал. Это было мое первое посещение Американского континента. Увидел я немного: часть Нью-Йорка с воздуха и автостраду около аэродрома.
Было уже темно, когда мы приземлились на аэродроме им. Хосе Марти в Гаване. Опять мы должны были оставаться на своих местах. Кубинцам не было сообщено о двух американских офицерах, и поэтому вопрос сейчас заключался в том, могут ли экипаж и пассажиры покинуть самолет или они должны лететь обратно в Москву. Тем временем моих спутников и меня пригласили на специально подготовленную встречу, где нас гостеприимно и велеречиво приветствовали с цветами. Другие были обречены ждать, в том числе и два мученика во имя дела красного Китая.