Если США были для моих друзей на Кубе и в Никарагуа несомненно угрозой номер один, то мое представление об этой стране было отнюдь не однозначным. Уже само мое интернационалистское воспитание в семье и в коминтерновской школе уберегло меня от тупого антиамериканизма. Здесь еще следует сказать и о друзьях, которые жили в США, и не в последнюю очередь о тех американцах, которые одно время работали на мою службу. Тоща эта страна, казалось, была для нас в недостижимой дали, и мы, занимаясь американскими объектами в Федеративной республике, могли иметь только весьма скромные результаты.
Мои собственные познания о Соединенных Штатах ограничивались лишь тем, что я читал в книгах, в частности у Хемингуэя, Драйзера, Стейнбека, и некоторыми личными контактами с американцами во время работы на радио и на Нюрнбергском процессе. Как международный комментатор я регулярно читал “Нью-Йорк тайме”, “Нью-Йорк геральд трибюн”, “Тайм” и “Ньюсуик”. При моих малых контактах с американским “человеком с улицы” я сталкивался с образом мыслей, скорее чуждым для меня. Несложный и наивный внутренний мир американских солдат напоминал мне русских солдат, но с последними меня связывали язык и образ мышления. Все, что я узнавал о Соединенных Штатах, проходило в моей голове через идеологический защитный фильтр, так что я почти рефлекторно занимал в душе противоположную позицию. Это повлияло также и на мою дружбу с Джорджем Фишером, который в Москве учился со мной в одной школе и в звании капитана в штабе Эйзенхауэра в 1945 году часто приезжал в Берлин. Идеологический барьер, который я воздвиг между нами, омрачал радость свидания и сковывал нас обоих.
Работа во главе службы разведки хотя и не изменила моей идеологической позиции, однако усилила интерес и открытость ко всем аспектам жизни “другой стороны”. Западная Германия лежала передо мной как открытая книга. Напротив, книга американская оставалась для меня за семью печатями.
Многому из моих познаний о США, о политическом мышлении, о надеждах и страхах там я обязан двум людям, с которыми через общие интересы в области разведки меня связывали политические убеждения и симпатии. Они были моими первыми агентами в Америке и никогда не были раскрыты. Оба родились в Германии, оба евреи, близко стояли к коммунистическому движению и вынуждены были бежать от нацистского террора. Оба нашли пристанище в США, где закончили учебу: один стал экономистом, другой — юристом, и оба были завербованы Управлением стратегических служб, предшественником ЦРУ. Во время маккартистской “охоты за ведьмами” это ведомство было обвинено как сборище леваков-интеллектуалов. Парадоксом было то, что в это же время Сталин и Берия использовали связь Ноэля Филдса с УСС как предлог для начала оргии кровавых преследований против коммунистов, “отклоняющихся от линии партии”.
На контакт с Малером (Художником) мы вышли через его друга по учебе. Оба когда-то состояли в одной группе Сопротивления Герберта Баума, которая в 1942 году попыталась взорвать и поджечь нацистскую выставку. Тридцать пять членов группы были казнены. Малер эмигрировал еще до начала войны, а его друг прошел через арест и концлагерь. Когда оба опять встретились после войны, друг занимал высокий пост в финансовой системе ГДР. Он и установил связь между Малером и моей службой.
Малер не был догматиком, однако оставался убежденным коммунистом. В своей первоначальной профессиональной сфере — экономике — он подверг беспощадному суду принятую в ГДР и Советском Союзе систему и доказал, что практика “реального социализма” даже отдаленно не напоминает применения или хотя бы развития учения Маркса.
Он имел влиятельных друзей в Вашингтоне и в наших интересах установил связи с послом США в Бонне и посланником в Западном Берлине. Одним из его источников был Эрнст Леммер, министр по общегерманским вопросам, от которого Малер во время своих приездов в Федеративную республику получал подробную информацию. Малер представил мне ясную картину связей Леммера с различными секретными службами, базирующимися в Швейцарии, — и с западными службами, и с КГБ.
Технические средства и связь через курьеров Малер отверг категорически. Свои сообщения и аналитические обзоры он диктовал на пленку. За свою работу денег никогда не брал, кроме оплаты транспортных расходов. Он был осторожен, но никогда не трусил. Когда мы предложили ему привлечь к нашей работе его взрослых детей, он решительно отказался.
Если Малер использовал свои контакты прежде всего в Федеративной республике, то Кливия (псевдоним эмигранта, который стал юристом) был доверительно осведомлен о внутриполитической жизни США. Он был нервознее спокойного Малера и, в отличие от него, почти трусливо озабочен своей безопасностью. Это могло быть следствием его впечатлений от допросов в Комиссии по антиамериканской деятельности, которые привели к увольнению с государственной службы.