Игра на грани фола

Следующие пятнадцать минут мы получаем тексты и одежду. В конечном счёте, девочки уговаривают мистера Мюррея надеть костюмы на репетиции, чтобы вжиться в роль с самого начала. Брехня. Они просто хотят примерки, мы всё-таки девушки и падки на красивое.

Мое платье насыщенным сиреневым оттенком когда-то требовало ношения корсета, к счастью, мы давно не в шестнадцатом веке, и сейчас достаточно обычного лифчика без лямок и трусиков. Бархатная ткань плавно переходит в искусственный шёлк с причудливым орнаментом от локтя. U-образный разрез открывает ключицы и шею, мне нравится, что грудь остаётся закрытой, никакой ложбинки. По центру имеется широкий разрез, посередине которого вшили ткань другим оттенком и эта часть с тем же орнаментом и тканью, что на руках. Я не чувствую себя принцессой, они такое не носят. Я ощущаю себя одной из придворных дам, которые купаются в роскоши без титулов. На шее обычно носили дорогие украшения, которые буквально оттягивали её вниз, как и мочки ушей, но так мучиться ради роли в школьной пьесе я пока не согласна.

Одри возникает за спиной и смотрит на наши отражения с ослепительной улыбкой на губах. Её пудровое платье ничем не уступает моему, хотя не такое пышное. Оно приталенное, но не скрывает округлые формы, а лишь подчеркивает, что они намного привлекательней какой-то вещицы.

Её тёмные идеальные брови на секунду встречаются на переносице, после чего руки собирают мои волосы и за минуту создают подобие прически на затылке. Я выпрямляюсь и вытягиваю шею.

– Какой-нибудь из этих придурков обязательно захочет помять твоё платье после спектакля.

– Ты омерзительна, – фыркнув, смеюсь я.

Она собирает ткань платья в области бёдер и начинает вальсировать вокруг меня, напевая какую-то мелодию. Сумасшедшая.

– Мы будем целовать одного и того же парня! – распевает она.

– Какая удача, – улыбаясь, иронизирую в ответ.

Одри подхватывает мобильник и включает песню Sunrise группы The Afters. Она знает мою слабость. Спустя секунду она переплетает пальцы с моими и мы, смеясь, кружимся в танце, распевая припев, что есть мочи без зазрения совести и забывая, где находимся.

Роскошные платья из шестнадцатого века.

Женская раздевалка.

Другие девочки.

Плевать.

На планете и во всём мире остаёмся только мы и песня, в такт которой звучат наши голоса вперемешку со смехом. Ради таких моментов стоит жить. Стоит дружить. Стоит играть.

Наше дурачество завершается с выходом на сцену. Там мы автоматически щелкаем по выключателю где-то внутри каждой из нас и больше не являемся собою. Мы принадлежим нашим ролям, людям, в жизнь которых вживаемся и преподносим зрителю. Мы обе хотим продолжить актерский путь, и этот факт сближает ещё больше. Мы – люди, связанные одной целью и дружбой. И мы не завидуем друг другу. Зависть – разрушитель дружбы.

Одри переглядывается со мной и весело подмигивает, едва заметно качнув плечом. Её губы шепчу:

– Красавчик.

Я перевожу взгляд и нахожу Мэттью.

Голубые глаза особенно подчеркивает небесный костюм Ромео, светло-русые волосы зачёсаны назад, хотя, судя по беспорядку, парень воспользовался рукой, а не расчёской. Родинка в правом уголке над пухлой губой придаёт ему ещё больше шарма и очарования. Я бы, и сама пропустила рюмку яда за такого Ромео во имя любви и нашего вечного навсегда. На секунду даже жалею, что не играю роль Джульетты, хотя она никогда не была желанной. Этот парень рождён блистать на сцене и мочить трусики девочек-подростков. Подготовка обещает быть интересной.

– А я уже сейчас должна целовать своего суженого? – обращается к мистеру Мюррею моя подруга или двоюродная сестра по сценарию.

– А уже хочется? – отшучивается мужчина.

Одри лукаво улыбается, смотря на Мэттью.

– Стоит почаще репетировать сцену в склепе, где я забираю остатки яда с его губ.

Несмотря на обаятельность и красоту, Мэттью смущённо улыбается. Боже, это точно будет очень весело.

Глава 4. Коди

– Давай! – рявкаю так, что Ньют десятый раз срывается с места, грязь под его кроссовками отлетает назад, а парень бежит вперёд с мячом в подмышке.

Он добегает до линии и резко тормозит, прокатываясь по траве еще несколько дюймов. Отбросив мяч, он сплёвывает и тяжело дышит, перебирая ногами в нашу сторону.

– Сколько можно? – хрипит парень.

– А сколько ты хочешь?

Ньют прищуривается, словно ищет подвох. Он прав, потому что я добавляю:

– Давай ещё разочек, тогда куплю тебе мороженку и помну спинку. Так пойдёт?

– Гребаный ты засранец, откуда ты свалился? – он обессилено валится на траву к остальным, раскинув руки.

Сомневаюсь, что он остро нуждается в ответе, но всё равно говорю.

– С Нью-Джерси.

– Город, – продолжает Ньют и, вероятно, я ошибался насчёт риторичности вопроса.

– Трентон, а теперь отвали.

Я обвожу взглядом парней, притворяющихся мертвыми и прошу глаз не дёргаться.

– Ленивые задницы, – говорю им. – Так вы никогда не станете чемпионами среди школ, ничего не говорю о штате.

Они остаются в прежнем положении, но и я не пальцем деланный. Знаю, куда надавить. Больное место всего мужского пола, отбрасывая геев.