Игра на любовь

Мама бросила на бегу тапки. Одна из них попала мне в спину. Кстати, мама этого не заметила. Все делает второпях! Смотрю я на нее, такую молодую, красивую, успешную женщину, и мне грустно. Можно подумать, это ей шестнадцать, а я в своей древней майке — как старый матрос при смерти.

— Родная, — мама все так же на бегу смачно чмокнула меня куда-то в правую лобную долю. — Я убегаю, ключи не забудь! Все, до вечера! Пока-пока!

— Все-все, — махнула я рукой.

Не терплю, когда меня отрывают от моей утренней ненависти. Тапки смотрят грустно, глаза у них такие… впрочем, как у всех мопсов. Ведь мои тапочки — это коричневые морды собак.

Антон подарил. Ай, наверное, проще перечислить, чего он мне не дарил. Хотела их выкинуть, даже сделала это год назад, упаковала в целлофановый пакет и бросила в мусоропровод. А потом всю ночь не спала, вспоминала, вспоминала…

Мне было семь лет. В комнате — аж пять букетов мимоз. Маме на работе всякие мужики надарили. Тогда я об этом не думала — вот так… Цветы меня радовали, от них вкусно пахло.

Тетя Оля позвонила нам заранее и сказала, что Антон придет нас поздравлять.

Мама вынула из шкафа мое самое нарядное платье, малиновое с утятами на подоле, и заплела мне две косички. А еще сделала гоголь-моголь.

Ждали мы, ждали, час, два, три. Потом я позвонила тете Оле и спросила, когда же придет Антон. Она так перепугалась, даже голос задрожал. Не прошло и семи минут, как примчалась к нам. Вместе с моей мамой они побежали на поиски, а я осталась дома, на случай, если Антон явится сюда.

За окном уже стемнело, я сидела на кухне, и даже любимый гоголь-моголь мне в горло не лез от страха.

Антон совсем не такой, как другие мальчишки — безмозглые бездари. Он серьезный и, если уж что-то обещает, всегда выполнит. Ему всего-то и надо было зайти в магазинчик цветов и сувениров в нашем дворе, два шага от парадной… Я знала, что случилось нечто плохое, — мы все знали. Мама каждые пять минут звонила домой с таксофона — проверяла, а мне и сказать было нечего.

Я глядела на банку с гоголь-моголем и слушала, так боялась пропустить звонок в дверь.

И когда раздался звонок, от испуга и неожиданности я свалилась на пол. Было очень больно, это все моя привычка держаться пальцами ног за ножки табуретки виновата. Как я верещала! Антон даже с лестничной площадки слышал.

Я открыла ему дверь и сразу позабыла о своих отдавленных табуретом ногах. Антон выглядел совсем не как Антон! Он крайне ухоженный мальчик, а тут: светло-русые волосы вздыблены, куртка порвана, штаны, ботинки в грязи, из носа в две струи кровь, а в руках, без упаковки, коробочки и бантика, огромные коричневые тапки в виде морд собак.

Он дал мне тапки и сказал:

— Это тебе. Поздравляю с Восьмым марта!

Я их взяла и даже не знала, что ответить. Они могли на голову мне налезть, не то что там на ноги.

Антон прошел в коридор, стянул куртку, взглянул на меня и застенчиво пробормотал:

— Ты не смотри, что они больше, это на вырост!

Ну, я подумала-подумала и решила: а ведь он прав. В самом деле, моя нога не всегда будет маленькой.

Я обняла его:

— Это самые лучшие тапки на свете!

Он так обрадовался! И сразу все мне рассказал: как к нему пристали старшие мальчишки, побили, отняли деньги на подарки, и ему пришлось искать что-нибудь очень дешевое, на сумму, которую хулиганы не нашли в потайном кармашке. Антон признался: эти огромные тапки — единственное, на что ему хватило денег. Их продавали с огромной скидкой из-за размера — ни у одного ребенка такого не было.

Я отвела Антона в ванную и дала ему свой спортивный костюм. А потом стырила из каждого маминого букета по веточке и, сложив в новый, упаковала его в красивый блестящий пакетик. Как будто Антон принес. В то утро, когда я ходила в ларек за батоном, старенькая соседка подарила мне мягкого медведя. Вроде как на праздник, ну и просто потому, что я хорошая девочка и частенько помогаю ей нести сумку из магазина. Мама медвежонка еще не видела, поэтому мы с Тошей решили выдать мишку за дополнительный подарок к тапкам.

Пришли наши мамы, а мы как примерные дети сидели на диване, пили гоголь-моголь и смотрели телик.

Тетя Оля такой подзатыльник сыну отвесила, так закричала… Она мне тогда ужасно не понравилась, я ее чуть ли не возненавидела. Моя же мама, когда я посмотрела на нее, мысленно прося о помощи, отвела глаза. Это мне тоже показалось гадким.

«Что ты купил?! Бестолочь!» — кричала тетя Оля. Она выхватила у меня тапки и замахнулась ими на Антона. А я вцепилась в них и разрыдалась.

Все так опешили, кинулись утешать, обнимать и меня, и тапки, что ругать Антона тетя Оля совсем позабыла.

Чуть позже мы вчетвером сидели на диване с миской попкорна, посыпанного сладкой пудрой, пили лимонад и смотрели «Болто». Обе моих ноги были в одной тапке, а ноги Антона — в другой.

И лишь через несколько дней, когда мы возвращались из школы и проходили мимо спуска в метро, Тоша вдруг признался: «Мне не хватало на тапки десяти рублей…»