Читаем Игра на разных барабанах: Рассказы полностью

В корзинке с ланчем я нашла кремовый конверт, а в нем — записку от моей хозяйки. Она хотела бы мне кое-что показать. И будет ждать около трех в столовой, куда просит спуститься. До чего же это по-английски, подумалось мне.

Она привела меня на второй этаж в одну из нежилых комнат. То была угловая спальня с огромной кроватью, застеленной кружевным покрывалом. Здесь стояла легкая плетеная мебель из бамбука в колониальном стиле, на диво экзотическая.

Там была устроена детская комната. На бамбуковых стульях сидели куклы с удивленными фарфоровыми личиками. На кровати — два плюшевых мишки, меланхолические создания с кое-где вытершимся от частых ласк мехом. Но показать хозяйка хотела нечто другое — большой кукольный дом. С трубой на крыше, десятком окон и двумя дверями. Она бережно убрала внешнюю фронтальную стенку, будто раздвинула занавес в маленьком театрике, — нам открылось внутреннее убранство четырехэтажного домика.

Внизу были кухня и кладовая. Кухня в старинном стиле, с большой двойной раковиной: одно отделение для разделки мяса, другое — для чистки овощей. С буфетом, забитым фаянсовым сервизом, в котором десертные тарелочки были величиной с ноготок мизинца. По стенам были развешаны кастрюли и сковороды. Деревянная столешница казалась стершейся от долгого употребления. Метла замерла, сметая в совок невидимые соринки. Возле нее присели две маленькие мышки. На них спокойно взирал черный кот.

— Все фигурки вылеплены из воска, — сказала она.

В кладовой на крюках висели восковые оковалки мяса, свиные окорока, кроличьи тушки. Закупоренные пробками бутылки на полках выглядели очень соблазнительно. Вино? А еще там были маленькие жестяные коробочки с печеньем, связки чеснока, корзина с овощами, кочаны капусты, баночки с джемом либо с медом.

Над кухней располагался салон. Его стены были обиты шелковой, цвета лосося, тканью с мелким узорчиком. Здесь были старинные комоды с вереницей семейных снимков, два стола, один — большой, с деревянной резьбой. Стулья стояли в беспорядке, а крышка пианино, или, может быть, клавесина, была поднята, будто только что закончился вечерний концерт и все вышли в сад — прогуляться перед ужином. Картины на стенах несколькими штрихами изображали бескрайние пространства. На втором, маленьком, столике, придвинутом поближе к камину, лежали газеты, — если присмотреться, можно было прочитать заголовок: «Daily Mail», — и раскрытый альбом с фотографиями, настолько реальный, что хотелось взять его двумя пальцами и с помощью увеличительного стекла рассмотреть пойманные в плен временем лица людей. Рядом с альбомом — веер открыток и крохотные ножнички. И была еще лестница, ведущая наверх, к двум спальням. Одна — небольшая и темная с узкой кроватью, гардеробом и туалетным столиком, в другой застыла без движения фигура владелицы этого картонного дома. Она стояла возле пышного ложа под балдахином — маленькая восковая куколка в выцветшем кружевном платьице, со светлыми распущенными волосами, в которых торчал полинялый бант. В выражении ее толстощекого алебастрового личика с резко обозначенными дугами бровей угадывалась какая-то мысль. С минуту я раздумывала, но так и не смогла назвать столь знакомое мне выражение лица. У ее ног лежал маленький голубой зонтик. На плюшевом диванчике были разбросаны шляпы. Под зеркалом из фольги на туалетном столике — строй разнокалиберных флакончиков и баночек.

Над спальнями, под скошенной крышей этого склеенного из прессованного картона дома была детская и чердак, заваленный всякой рухлядью: круглыми коробками из-под шляп, поломанной мебелью, старыми чемоданами. В детской, возле деревянной лошадки-качалки стоял миниатюрный кукольный домик, но предметы его обстановки, эта имитация имитации, были такими малюсенькими, настолько условными, что не позволяли увидеть свои истинные объемы и формы.

Моя хозяйка осторожно посадила куклу на постель — это единственное, на что она решилась.

— У нее было трое мужей, — сказала она о кукле. — Первый куда-то подевался, исчез, тогда она взяла себе другого, но тот потерял ногу, и она сослала его в садовники. Третий муж тоже плохо кончил — запил да так и сгинул.

Эта история казалась правдивой только потому, что она в нее верила.

— Можешь приходить сюда, когда захочешь, — прибавила она в заключение.

Я не посмела. Но долго еще после, лежа в постели, воспроизводила в памяти одну за другой детали этой картонной имитации реального мира. Мысленно ими забавлялась. Вот две мышки бросились наутек от кота и юркнули под буфет. Вечером после обеда, раздеваясь в ванной, я увидела в зеркале свое обнаженное тело. И с минуту стояла в недоумении оттого, что у меня есть груди, — в это краткое мгновение я видела хрупкое, тщедушное девчоночье тельце, плоское как доска, — и потом, в молочной подсветке компьютерного экрана, с удивлением разглядывала свои руки.

Перейти на страницу:

Все книги серии Современное европейское письмо: Польша

Касторп
Касторп

В «Волшебной горе» Томаса Манна есть фраза, побудившая Павла Хюлле написать целый роман под названием «Касторп». Эта фраза — «Позади остались четыре семестра, проведенные им (главным героем романа Т. Манна Гансом Касторпом) в Данцигском политехникуме…» — вынесена в эпиграф. Хюлле живет в Гданьске (до 1918 г. — Данциг). Этот красивый старинный город — полноправный персонаж всех его книг, и неудивительно, что с юности, по признанию писателя, он «сочинял» события, произошедшие у него на родине с героем «Волшебной горы». Роман П. Хюлле — словно пропущенная Т. Манном глава: пережитое Гансом Касторпом на данцигской земле потрясло впечатлительного молодого человека и многое в нем изменило. Автор задал себе трудную задачу: его Касторп обязан был соответствовать манновскому образу, но при этом нельзя было допустить, чтобы повествование померкло в тени книги великого немца. И Павел Хюлле, как считает польская критика, со своей задачей справился.

Павел Хюлле

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги