Читаем Игра на разных барабанах: Рассказы полностью

Я подумал, что сюда вместе со мной должно было добраться еще много людей. Женщина с несколькими детьми, влюбленная пара, больная старуха в инвалидной коляске и ее сын или опекун, группа молчаливых молодых людей, а также мой товарищ, Якуб, в таком же, как у меня, плаще (нам отдала их бесплатно торгующая старьем гречанка), — с Якубом мы беседовали, когда нас оглушил удар и ужасный грохот. Нетвердым шагом я двинулся вдоль пляжа, высматривая среди камней хоть какое-нибудь движение, и опять в голове у меня был этот страшный шум. Я кидался в разные стороны, подходил к морю и возвращался.

Пляж был пуст. Я уселся в том же месте, куда меня выбросило, и как-то неожиданно спокойно подумал, что буду ждать, пока кто-нибудь не появится.

Сидел я так, пока не наступила ночь, и только тогда улегся на высушенные теплым ветром камушки и уснул. Спал тревожно; то и дело просыпался и обводил взглядом поверхность воды до самого горизонта, не обращая внимания на сушу у себя за спиной. На рассвете вода поднялась и коснулась моей уже распухшей ступни. Тогда я отступил к скалам.

Очень хорошо помню те первые часы, ничего не забыл.

Помню, что ко мне подходили маленькие крабики, останавливались передо мной, удивленно и недоверчиво вращая глазами на стебельках, а потом удирали под камни. Навещали меня и маленькие скачущие насекомые; потом они тоже отправлялись по своим делам. От солнца моя одежда превратилась в тесную соленую шкуру, драла кожу. Хотелось пить. Я подумал о пресной воде — должна же она была остаться после дождя где-нибудь в расщелинах скал — и двинулся, хромая, в сторону поросших травой склонов; только тогда я начал догадываться, что нахожусь на острове. То ли из-за неизменного запаха моря, подступавшего со всех сторон, то ли из-за ветра, который не переставал, не ослабевал, будто игнорировал сушу, будто эта суша была всего лишь незначительным, мелким препятствием на его пути. Я тащился в гору, надеясь, что оттуда смогу увидеть, где я, что передо мной откроется география этого неожиданного мира. И самое главное — я встречу людей.

Эти первые часы, первые дни были сплошным ожиданием. Я весь превратился в зрение и слух. Сидел на полдороге к вершине холма на разогретом солнцем камне и смотрел на море. Вглядывался, надеясь, что увижу на его изменчивой поверхности какой-нибудь след, остроносую шлюпку, фрагменты палубы, хотя бы какой-то мусор, доски, ящики, что угодно; что на горизонте появится спасательный катер, посланный людьми, грузовое судно; что прилетит самолет. Глаза щипало от напряжения, текли слезы. Плащ сох на камнях, и на его гладкой поплиновой поверхности выступали кристаллики соли.

Только вечером я, мучимый голодом и жаждой, вернулся к морю в надежде поймать какую-нибудь рыбу. Мне удалось найти пресную воду — ее было даже слишком много в маленьких скользких расщелинах. Всю ночь я просидел у одной из них, боясь отойти, вглядываясь в море. Звездное небо контрастировало с бескрайней, разлитой в темноте водой. Всю жизнь прожив в городе, я не видел такой абсолютной черноты никогда и вдруг ощутил себя маленьким, мелким, ненужным, крохой, которая каким-то чудом пережила катастрофу. Я понял: то, что произошло, жестоко как по отношению к тем, кто погиб, так и к тем, кто выжил, ведь ни в смерти одних, ни в спасении других не было ничего личного, не совершался никакой выбор, не существовало никакого предопределения — ничего, кроме механической воли случая, глухой, металлической, грохочущей, как отголоски работы космический махины. Черная необъятность моря обнажила эту страшную правду: неважно, что ты существуешь. «Нет» и «есть» уравнены в правах. Тогда, в ту трагическую минуту, я подумал, что умер, утонул и что это и есть то, о чем с такой легкостью болтали за столиками кафе, — загробная жизнь. Что я мертв.

Я просидел, не сходя с места, весь следующий день и еще одну ночь. Без еды, парализованный ужасом. Только подползал к скалам, чтобы напиться, а потом опять впадал в оцепенение. Мысли постепенно исчезали. И пустота, медленно разливавшаяся в голове, была как пропитанная лекарством повязка. Диалоги, которые я про себя вел, застревали на первой же фразе, множились со скрипом. Я повторял, например: люблю тебя и никогда не перестану любить, но, в сущности, понятия не имел, к кому обращаюсь. Даже мысленно не искал адресата, однако, что удивительно, фраза эта упорядочивала пустоту во мне, создавала меня заново. Или же говорил: пожалуйста, пожалуйста — хотя ни о чем не просил, а, наоборот, будто на что-то хотел указать. Пожалуйста, вот оно: то или это; пожалуйста, здесь остров, а там вода. Пожалуйста, вот и я. Один. Это уже конец. Пожалуйста. Теперь я знал, чего бояться — что я сойду с ума. Что от одиночества, голода и страха потеряю разум и брошусь в открытое море.

Перейти на страницу:

Все книги серии Современное европейское письмо: Польша

Касторп
Касторп

В «Волшебной горе» Томаса Манна есть фраза, побудившая Павла Хюлле написать целый роман под названием «Касторп». Эта фраза — «Позади остались четыре семестра, проведенные им (главным героем романа Т. Манна Гансом Касторпом) в Данцигском политехникуме…» — вынесена в эпиграф. Хюлле живет в Гданьске (до 1918 г. — Данциг). Этот красивый старинный город — полноправный персонаж всех его книг, и неудивительно, что с юности, по признанию писателя, он «сочинял» события, произошедшие у него на родине с героем «Волшебной горы». Роман П. Хюлле — словно пропущенная Т. Манном глава: пережитое Гансом Касторпом на данцигской земле потрясло впечатлительного молодого человека и многое в нем изменило. Автор задал себе трудную задачу: его Касторп обязан был соответствовать манновскому образу, но при этом нельзя было допустить, чтобы повествование померкло в тени книги великого немца. И Павел Хюлле, как считает польская критика, со своей задачей справился.

Павел Хюлле

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги