Игра на слух

Я выругался сквозь зубы и посмотрел на небо. Еще одна странность: темнотища, вроде, а видно все четко. Ладно, условимся считать это специфической особенностью Запределья — то, что я в Столетнюю войну под Руаном дрался, меня же не удивляет? А вот ветер тут вполне земной, осенний. Как в Питере — так же до косточек пробирает… Стараясь не лязгать зубами, кричу почти в ухо Ильмире:

— Чуешь, ветрище? Как с моря!

Она смотрит на меня снизу вверх — и я вдруг понимаю, что неспроста этот ветер, что она пытается мне что-то сказать, что она уже кричит — но слов не слышно за ревом урагана. Дождь летит уже почти горизонтально, хлещет в спины, как из пожарного шланга, несет вперед. Пытаюсь оттеснить Ильмиру, прижать к стене, самому вжаться в камень, чтобы устоять под бешеным напором, на миг оборачиваюсь — ощущение, словно с головой погрузился. Давясь и отплевываясь, ору что-то матерное, сам себя не слыша, прижимая к себе правой рукой Ильмиру — в левой Хельмберт — пытаюсь еще ближе притиснуться к стене, переждать, чтоб не унесло, серебряная рукоять в руке нагревается… И тут вихрь подхватывает нас, несет как сухие листья. Только б не разметало! Нас гонит по улицам, точно мокрых куриц, выход один — побыстрей переставлять ноги, чтобы не упасть… А ветер все плотней, теперь мы уже не бежим, а висим в нем, густом, словно тесто, он начинает петлять, сворачивать в переулки, и не выбраться из него, а улицы все уже и глуше, и ни окон ни дверей — сплошные стены — вверх насколько глаз хватает… Что ж делать? Это известно заранее — скоро эти стены совсем сдвинутся, а ветер не замедлится, и нас попросту размажет! Да, но я Чародей, я могу мир сменить… нет не могу, слишком быстро мы движемся. И все же по наитию черчу знак Силы, направив его поперек движения, в потоке что-то ломается, теперь он движется рывками, как испорченный транспортер, потом вообще замирает. Что вокруг — поглядим потом, сначала надо как-то выбраться из клейкой густой черноты, в которой я увяз почти по грудь, как тогда, в Зачарованном…

Но чернота куда-то исчезает, и я обнаруживаю, что лежу носом вниз на чем-то ровном и холодном. Каменном. Не то какая-то дорога, не то пол. Правой рукой по-прежнему обнимаю Ильмиру, в левой — меч, а значит, все идет как надо. Ну, если не все, то хоть что-то…

Поднимаюсь на колени, все мускулы затекли. Переворачиваю Ильмиру лицом вверх, подсунув ладонь под голову, осторожно похлопываю по щекам:

— Подъем, подъем… Ты как — в порядке?

Она приподнимается на локтях:

— Все хорошо… — голос слабенький, подсевший. Оно и понятно — это ж я бугай, ко всему привычный, а ей такие упражнения внове…

— Ну вот и чудненько, — откликается кто-то звучным и бодрым голосом, я тут же оказываюсь на ногах, в боевой стойке, поворачиваюсь. Никого. Длинный, прямо-таки бесконечный коридор, смахивающий на подземный переход, только на стенах почему-то факелы натыканы, а свет — определенно электрический. И ни души…

— Что за шутки?

Невидимка диктор отзывается ехидно:

— Не узнал? Москва говорит, тундра этакая. Местное время 68 часов 10 минут 23 секунды угловой дуги циферблата. Температура за бортом минус десять градусов Келвина; влажность, конечно, хреновая, но настроение бодрое и отчетливое.

— Ты еще производственную гимнастику предложи, — огрызаюсь я.

— Да я-то, конечно, предложу… Но сразу предупреждаю: тебе ее делать придется.

М-да, чем черт не шутит, лучше не рисковать, а то меня можно будет в отделение для буйных сдавать без экзаменов…

— Ладно, ладно, верю… Ильмира?.. — я вопросительно уставился на нее — проверить, не сам ли я с собой веду беседу. А она совершенно, кажется, обалдела от голоса ниоткуда, несущего ахинею. Да, точно, она же радио никогда не видела…

— Что это, Мик?

Безнадежно ухмыляюсь:

— Москва говорит… А ты, приятель, чего замолчал? Поведай, что новенького на необъятных просторах и вообще в мире.

— А чего ты хочешь-то? — в дикторском голосе недоумение. — Могу про урожай — ну сам понимаешь, посевная-уборочная, добрые фермеры, злые долгоносики…

— В другой раз… Что еще у тебя есть?

— На сегодняшних валютных торгах, — приободрился диктор, — зафиксирован новый курс доллара — северо-запад, что куда восточнее…

— Дальше, — командую я совсем уже безапелляционно. В бархатном голосе — растерянность:

— Я еще прогноз погоды могу…

— Валяй, — поощряю я. Это уже становится забавным… Был у меня сосед-алкаш, он вот так же с приемником беседовал каждый вечер.

— На Запредельщине ожидается полная беспредельщина! — радостно сообщает голос. — А пока позабавились — и хорош.

— Что, время для правительственных обращений к народу?

— Почти угадал, — произносит другой голос. И звучит он не далее, как метрах в двух за моей спиной.