Едва я подрулила к высоким кованым воротам особняка, как на широких мраморных ступенях появилась Томка в умопомрачительном воздушном сарафане небесно-голубого цвета. Быстро чмокнув меня в щёку и не дав опомниться, подруга крепко схватила меня за руку и поволокла через торговый зал магазина, уставленный разными древностями, в самую дальнюю комнату, где у неё располагалась так называемая реставрационная мастерская. Буквально впихнув меня в полутёмное пыльное помещение, Томка устремилась дальше, а я, больно ударившись коленкой о какую-то железяку, поспешила за ней. Почти сразу взору моему предстал мой собственный шкаф, так долго и под всяческими предлогами выманиваемый у меня Томкой и только с месяц назад отданный, наконец, в её полное владение. Шкаф поражал дивной лакированной поверхностью дверей, блеском бронзовых ручек и, вообще, всем своим новым обликом. Я даже замерла от восторга, однако, моя подруга, не останавливаясь, пролетела мимо шкафа и затормозила только возле письменного стола, заваленного какими-то пыльными папками. Ловко выхватив из верхней стопки какой-то листок, Томка с гордостью протянула его мне со словами:
— Читай! Бывает же такое!
Я осторожно взяла в руки документ, точнее, это была качественная цветная копия. Ещё не веря в такую удачу, я быстро пробежала глазами по тексту:
«Смоленск, Смоленское отделение Государственного Банка СССР 27 июля 1941 года.
Опись ценностей, отправляемых в ГОХРАН СССР…»
Чем дальше я читала копию документа, тем больше перехватывало у меня дыхание. Дочитав до конца, я обессиленно опустилась в какое-то облезлое, некогда аристократическое кресло, обитое потёртым бархатом и терпеливо ожидающее своей очереди на реставрацию, причём явно уже не первое столетие. В моей голове всё окончательно перемешалось. Печатный текст был испещрён многочисленными рукописными пометками на немецком и датируемыми в основном началом 1945 года. Но одна полустёртая подпись сразу бросилась мне в глаза: «Waldemar Sch». Не успела я прийти в себя, как около меня возникла Томка с двумя бокалами шампанского и на мой немой вопрос, который, впрочем, ясно читался у меня в глазах, затараторила:
— Ну что, подруга, оценила? Представляешь, во время реставрации твоего, да, ты не ослышалась, твоего шкафа, реставратору понадобилось снять зеркало с внутренней стороны дверки. Ну, для полировки. А там — это. Ну, что скажешь?
— Нет слов, — развела я руками. — Но меня мучает только один вопрос: каким образом этот документ попал в шкаф к Герингу? То есть я хочу сказать, не в кабинет, не в сейф и даже не в письменный стол, а в шкаф, который, как рассказывал дед, стоял в спальне рейхсмаршала в лесном охотничьем домике. Бред какой-то.
— Ну, это тебе виднее. Единственное, что я могу сказать точно, — шкаф этот, а, вернее, гардероб, судя по великолепно сохранившимся чернильным штампам с инвентарным номером, а именно цифрой «927», на все сто процентов, действительно принадлежал рейхсмаршалу. Но и это ещё не всё. Одна ножка шкафа оказалась полой, а внутри было вот это, — Томка протянула мне небольшую слегка подёрнутую ржавчиной металлическую катушку с намотанной на неё узкой матерчатой лентой чёрного цвета.
— А это ещё что? — вопросительно посмотрела я на подругу, вертя в руках находку.
— На первый взгляд, похоже на ленту от пишущей машинки, — пожала плечами Томка. — Отдай экспертам, они, я думаю, разберутся и…
— Слушай, — бесцеремонно прервала я подругу, — я позвоню Тарасову? Пусть пришлёт наших спецов. Ты не возражаешь?
— Но я так понимаю, другого выхода у меня всё равно нет? Звони уж, что с тобой поделаешь. А я дам команду кое-что тут прибрать пока. Ну, ты меня понимаешь.
Я обречённо кивнула и, позвонив в «контору», вышла покурить на свежий воздух. Эксперты прибыли на удивление быстро и, подхватив свои волшебные чемоданчики, неслышно прошмыгнули внутрь. Когда к воротам особняка, в котором так удобно расположился Томкин магазин, вальяжно подрулил огромный наглухо тонированный «Мерседес» генерала Тарасова, я, бросив окурок в ближайшую урну, мигом подскочила к распахнувшейся дверце автомобиля, дабы лично засвидетельствовать таким образом своё почтение высокому начальству. Оно же, в свою очередь, несмотря на выходной, явилось этому грешному миру во всём своём ослепительном блеске. Этот великолепный, явно сшитый на заказ генеральский мундир, весь в блеске орденов и медалей, тёмно-синие лампасы идеально выглаженных брюк, надменный взгляд из-под густых начинающих седеть бровей…
Честно говоря, я ещё ни разу не видела Тарасова в парадной форме и от неожиданности даже растерялась.
— Привет, Ростова, рот-то прикрой, а то муха залетит. Ну, что вылупилась? Я сегодня детишкам в детском доме рассказы рассказывать буду, по команде «самого», — генерал обречённо закатил вверх глаза и сварливо продолжил, — это только у вас, бездельников, иногда по воскресеньям выходной. Ладно, веди, показывай свою «лавку древностей», — и важно поднялся по ступеням, не обращая абсолютно никакого внимания на увивающуюся вокруг него Томку.