Игра на выживание

– Я хочу, чтобы ты знал: всю ответственность за случившееся я возьму на себя. Понял меня?

– Да, – говорит Питер. – Спасибо.

Бабушка смотрит на мальчика:

– Имя у него, полагаю, есть?

Я молчу.

Мальчик молчит.

Я даже не уверена, что он с нами в комнате. В глазах у него пустота. Лицо застыло. Я думаю, что большая часть его сознания еще в той лодке.

– Как тебя зовут? – спрашивает его бабушка.

Нет ответа.

– Откуда ты?

Нет ответа.

– Происхождение?

Нет ответа.

– Он хоть говорит по-английски? – спрашивает меня бабушка.

– Не знаю.

– Ты не знаешь!

– Он немой. – Мне не нравится говорить это вслух. Это грубо, это жестоко и вообще ни к чему. – Но он понимает английский. Он все понимает.

– Неужели? – говорит бабушка и сжимает пальцами виски, как будто у нее разболелась голова. – Мари, ты понятия не имеешь, насколько это серьезно.

Тут она ошибается. Я отлично понимаю, насколько это серьезно. Я думала, что возвращаюсь домой. Какой бы абсурдной ни казалась эта мысль, но я была уверена, что это место – моя конечная цель. Я думала, что здесь меня поймут. Ключи от моего Замка будут у кого-то другого. Здесь можно будет открыть все замки, и я все равно буду в безопасности. И мальчик будет в безопасности. Здесь будет другая, самая настоящая правда. Папина правда. Даже папина красота. И она зальет меня своим светом. Как глупо.

– Пошли отсюда, – говорю мальчику. – Нам здесь не рады. Мы уходим.

– О нет, никуда вы не пойдете. – Бабушка проходит мимо нас и закрывает собой дверь. – О нем надо доложить. Его следует поставить на учет. Немедля. И тебя тоже, если на то пошло. Отказ от регистрации нелегала приравнивается к пособничеству и подстрекательству к преступлению.

На входной двери два замка. Бабушка запирает оба и прячет ключи в правый карман брюк.

Я вспоминаю о том, что выживание – долгая игра.

– Тогда зарегистрируй его на свою фамилию, – говорю я. – На папину. Бейн.

– Этого еще не хватало, – говорит бабушка.

– Это так и есть, его зовут Мохаммед Бейн.

Питер оживляется.

– Да, она и мне так сказала, – подтверждает он мои слова. – Сказала, что родители его усыновили. В Судане.

– Мари, – говорит бабушка, – посмотри на меня.

Я смотрю ей в глаза.

– Твое будущее, уж не говорю о будущем Питера, – продолжает бабушка, – зависит от того, насколько правдивым будет твой ответ на мой вопрос. Твой папа усыновил этого мальчика?

– Да.

– Тогда как получилось, что у него нет документов?

– Их украли. – Я выдерживаю взгляд бабушки. У нее нет ножа, нет пистолета, и она не имгрим. – Вместе с деньгами. Украли мои документы, а вместе с ними и его. Я их вместе носила.

– Ну тогда все в порядке, да? – спрашивает Питер. – Мы сможем доказать, что он не нелегал. Должны же где-то остаться записи. На первом пункте пропуска, например. Если не в Шотландии, то в Англии. Все будет хорошо. Все уладится.

– Не факт, – говорит бабушка. – Со времени объявления независимости усыновление не является гарантией права на постоянное местопребывание. Так что дело не только в документах, тут еще сроки важны. Но закон не имеет обратной силы. – Она смотрит на меня. – То есть если документы об усыновлении были подписаны до объявления независимости… – Бабушка выдерживает паузу. – Мари, его усыновили больше чем два года назад?

– Да, – ни секунды не раздумывая, отвечаю я.

Питер светится от счастья.

– Хорошо, – говорит бабушка. – Значит, на данный момент мы должны представить только промежуточные данные.

Промежуточные – это, наверное, телефонные звонки, выписки и онлайн-формы. Все надо сделать как можно быстрее. За малейшую задержку предусмотрены штрафные санкции.

– Питер, тебе, естественно, придется дать подробные показания.

– Без проблем, – соглашается Питер.

– Но это не минутное дело, – говорит бабушка и снова обращается ко мне: – Почему бы не посетить ванную? Вам обоим не помешает помыться.

66 Купание

Я уже одиннадцать месяцев не принимала ванну.

– Идем, – говорю я мальчику.

Он, скорее всего, тоже одиннадцать месяцев не принимал ванну. Если захотим сбежать через окно, сможем сделать это позже.

Ванная розового цвета. На вешалке висят два полотенца. Большие, белые и даже пушистые полотенца. Я запираю дверь на защелку.

– Садись на пол и не смотри, – говорю я мальчику.

Пока в ванну набирается вода, я раздеваюсь и бросаю одежду на пол. От вещей пахнет мной, могилами и землей.

Мальчик сидит спиной ко мне. Я забираюсь в ванну. Вода горячая. Не теплая, а горячая. Ложусь на спину. Мое худое тело кажется длинным. Я закрываю глаза и концентрируюсь на горячей воде. Чувствую, как она меня накрывает.

Потом беру мыло.

Мыло.

Белое и круглое, пахнет розовыми лепестками.

Намыливаюсь, но глаза так и не открываю. Намыливаю все тело, каждый изгиб, каждую впадинку. Все места, которые не видели мыла почти целый год.

Беру шампунь.

Шампунь пахнет хвоей.

Намыливаю волосы. Стараюсь промыть, пусть и не очень успешно, каждую спутанную прядь.

Потом нежусь в воде, хотя она уже воняет.

Проходит целая тысяча лет. Я встаю и вытираюсь полотенцем. Белым и теплым полотенцем.

Потом говорю мальчику:

– Теперь твоя очередь.