Игра на выживание

Поверх рубашки и свитера Теодор надел ещё и пиджак. В доме было довольно прохладно. В ящике рядом с камином лежали щепки и поленья для растопки, и Теодор сунул между железными прутьями обрывок газеты, положил сверху щепок и чиркнул спичкой. Он подумал о том, что Рамону будет приятно, если в камине будет гореть огонь. Дождавшись, пока огонь хорошо разгорится, он подложил в него ещё несколько поленьев. А затем снял покрывало с птичье клетки. Птичка тупо взглянула на него, чуть склонив головку набок, а затем привычно перескочила поближе к дверце клетки, словно вынашивая план новой атаки.

Леонидас неслышно спрыгнул с кресла и направился к клетке крадущейся поступью льва, уверенного в своей победе над жертвой.

— Нет, Лео, тебе здесь делать нечего, — сказал Теодор, подхватывая кота на руки, после чего отнес его в кабинет, включил там настольную лампу и усадил кота на диван. — Сиди здесь и веди себя хорошо.

Теодор услышал, как на улице перед его домом остановилась машина и немедленно вышел во двор, чтобы открыть ворота. Артуро как раз расплачивался с таксистом.

— Я не надолго, дон Теодоро, — сказал Артуро, вежливо поздоровавшись с Теодором. — Я просто хотел убедиться в том, что Рамон благополучно добрался к вам.

Они прошли через дворик и вошли в дом.

Рамон опустился на ковер рядом с птичьей клеткой. На свету Теодор заметил, что у Рамона были припухшие глаза, как если бы он недавно плакал. С лица Артуро не сходила нервная улыбка, и встретившись взглядом с Теодором, он покачал головой, словно желая сказать, что он сделал все возможное, но все бестолку.

— Думаю, Иносенса все это время хорошо заботилась о твоей птичке, — сказал Теодор, обращаясь к Рамону. — Она держит клетку у себя в комнате, потому что там окна выходят на солнечную сторону, да и коту туда не забраться.

Рамон же будто и не слышал его.

Теодор растерянно взглянул на Артуро, затем поманил его к себе, и вместе они отошли в угол комнаты.

— Сегодня что, что-нибудь случилось? — прошептал Теодор.

— Нет, сеньор. Ничего необычного. Все как всегда. Он сходил в церковь…

Рамон склонился к клетке, открывая дверцу. Секунду птичка смотрела на образовавшийся проем, а затем легко выпорхнула из клетки, перелетая с ковра на диван. Рамон радостно улыбнулся и вытер глаза. Он взглянул на Теодора.

— Прости меня, Тео. Прости меня.

— Ну, конечно же, я тебя прощаю! — с готовностью отозвался Теодор, не зная точно, что тот имел в виду. В следующий момент он почувствовал, как Артуро тронул его за руку — это был не то жест поддержки, не то скрытое предостережение.

Рамон стоял на коленях перед ним.

— Прости меня, — устало повторил он, обхватывая голову руками.

Теодор приблизился к нему.

— Перестань, иди лучше, присядь сюда. — Но Рамон не отреагировал ни на это его приглашение, ни на руку, легшую ему на плечо. — Рамон, может быть, тебе чего-нибудь нужно?

— Нет. — Рамон отнял руки от лица и снова поглядел на попугайчика.

— Ты ведь никогда раньше не выпускал его из клетки, не так ли?

— Никогда.

И это было чистейшей правдой. На все просьбы Лелии и Теодора дать бедной птичке полетать по квартире, Рамон неизменно отвечал, что он боится, что попугайчик залетит под самый потолок, на люстру, и он не сможет достать его оттуда. Однако Теодор был уверен в том, что Рамону просто неохота гоняться за птицей и загонять её обратно в клетку и, что ещё более важно, ему не хотелось доставить бедному существу такую радость. Рамон со странной жестокостью относился к этому маленькому узнику большой клетки, который не приносил ему никакой радости и ничего не получал взамен. По мнению Теодора, подобное отношение было чем-то сродни садо-мазохизму, и тогда ему казалось, что причина этого феномена кроется в том, что Рамон вольно или невольно отождествляет себя с этом птичкой.

Теперь же Рамон пополз на коленях к дивану, вытянув вперед руку с отогнутым указательным пальцем — это был жест, исполненный любовной патетики. Птичка же легко вспорхнула на спинку дивана — крошечное, изящное существо с небесно-голубым оперением на фоне коричневой диванной обивки. Теодору показалось, что Рамон пытается доказать что-то тем фактом, что птичка пойдет или не пойдет к нему в руки.

— Птичка, птичка! — прошептал Рамон и тихонько зацокал языком, словно желая таким образом подозвать попугайчика к себе. — Pajaro, pajaro!.. Pajaro![24]

Теодор и Артуро молча наблюдали за этой сценой. Рамон очень медленно полз на коленях. Попугайчик же с большим подозрением наблюдал за этими маневрами и на всякий случай перелетел на другой конец дивана.

— Рамон, он так сразу не пойдет к тебе в руки, если ты никогда раньше не приучал его к этому, — сказал Теодор.

Рамон как-то сразу сник и сел на пятки.

Теодор похлопал его по плечу.

— Ты устал, Рамон. Тебе нужно отдохнуть. Я буду очень рад, если ты сегодня переночуешь у меня. — Тут он взглянул на Артуро, и тот радостно закивал головой.

Рамон уткнулся лицом в сиденье дивана и беззвучно разрыдался.