Игра Нептуна

Теперь самое непонятное. Загадочный Февр, который может скинуть его с облаков. Февр – кузнец. От разочарования у него начались колики в животе. Февр, просто кузнец, кузнец. Адамберг прислонился к спинке стула и закрыл глаза. Сосредоточиться на кузнеце с молотом в руке. Он кует зубья вил? Адамберг открыл глаза. Несколько недель назад он рассматривал в школьном учебнике изображение Нептуна и теперь вспомнил, что на другой странице видел Вулкана, бога огня, – он напоминал рабочего у разверстой печи. Кузнец, властелин огня. В порыве вдохновения комиссар написал напротив фамилии Февра – «второй красный дракон». И перешел к фамилии Лефебюр – Лефевр, Февр. То же самое и третий красный дракон. Последовательность. Десять элементов из тринадцати.

Адамберг уронил руки и прикрыл глаза, дав себе передышку перед разгадыванием Лантретьена и Местра. Лантретьен – искаженное от Лателлен, «ящерица». Зеленый дракон, криво написал он, несколько раз согнул и разогнул пальцы и перешел к Местру.

«Местр – старопровансальское «моестре», средиземноморское слово от Мэтр. Уменьшительные – Местрель или Местраль, вариант Мистраля. Северный ветер. Господствующий ветер», – писал он.

Комиссар положил ручку и перевел дыхание: ему показалось, что он и сам глотнул сильного холодного ветра, который ставил точку в его списке и охлаждал жар щек. Адамберг быстро разделил фамилии на серии: красные драконы – Лефебюр, Февр и Бразилье, ветры – Субиз, Ванту, Отан, Эспир, Местр и Винд, пара зеленых драконов – Лессар и Лантретьен и пара белых драконов – Матер и убийство матери. Тринадцать. Семь женщин и шестеро мужчин.

Не хватало завершающего – четырнадцатого – элемента. Это будет либо белый, либо зеленый дракон. Скорее всего – мужчина, для полного равновесия между полами, между матерью и отцом. Разбитый и вспотевший Адамберг отнес бесценную книгу библиотекарю. Теперь у него был пароль, отмычка, ключ, маленький золотой ключик Синей Бороды от комнаты с мертвецами.

Он вернулся к Клементине без сил, сгорая от нетерпения перебросить этот ключ брату через Атлантику, объявить, что кошмару конец. Но с этим пришлось повременить – Жозетта положила перед ним новую расшифровку: «Адамберг – стажируется – Гатино – Утауэ – перевалочная тропа – девка».

– Я не спал, Жозетта, и ни черта не понимаю.

– Летающие буквы из компьютера Микаэля. Я ошиблась и начала снова – с «уэ». Это не «дуэт» и не «менуэт», а «Утауэ». Вот что получилось.

Адамберг сосредоточился на цепочке слов Жозетты.

– Перевалочная тропа, – прошептал он.

– Микаэль действительно сообщал кому-то сведения. Вы были на тропе не один. Кто-то знал.

– Жозетта, это ваша интерпретация.

– Слов с таким сочетанием гласных не тысячи. На сей раз я уверена в расшифровке.

– Вы отлично поработали, Жозетта. Но для них интерпретация никогда не станет доказательством, понимаете? Я только что вытащил брата из бездны, но сам не выбрался, я погребен под огромными валунами.

– Вы за засовами, – поправила Жозетта, – за очень тяжелыми засовами.

В пятницу утром Рафаэль Адамберг получил от брата сообщение, которое тот назвал «Земля»: так кричат матросы и мореплаватели, завидев туманные очертания суши, подумал он. Рафаэлю пришлось перечитать послание несколько раз, прежде чем до него дошел смысл смутных пассажей про драконов и ветры, набранных нетерпеливой и усталой рукой, смешавшей в одну кучу ухо судьи, песок, убийство матери, возраст Фюльжанса, увечье Гийомона, деревню Коллери, вилы и маджонг.

Жан-Батист печатал так быстро, что пропускал буквы и даже целые слова. Дрожь доходила до Рафаэля, передаваемая от брата к брату, от берега к берегу, несомая от волны к волне, выплескивающаяся на его детройтское укрытие и одним махом разгоняющая тень, в которой он влачил свое существование. Он не убивал Лизу. У Рафаэля не было сил даже на то, чтобы подняться со стула. Он не понимал, как Жан-Батист сумел выявить всю серию убийств судьи. Однажды в детстве они забрались так далеко в горы, что не знали, в какой стороне деревня. Жан-Батист залез ему на плечи. «Не плачь, – сказал он. – Попробуем понять, где раньше ходили люди». Через каждые пятьсот метров Жан-Батист проделывал то же самое. Туда, говорил он, спрыгивая.

Жан-Батист повторил это и сейчас. Забрался повыше и увидел след Трезубца, кровавый след. Как собака, как бог, подумал Рафаэль. Жан-Батист еще раз проложил ему путь домой.

Этим вечером огнем заведовала Жозетта. Адамберг позвонил Данглару и Ретанкур и проспал всю вторую половину дня. Вечером, все еще пребывая в заторможенном состоянии, он занял свое место у камина и смотрел, как хлопочет хакерша. Закончив, Жозетта принялась играть с тлеющей веточкой, рисуя в воздухе круги и восьмерки. Оранжевая точка кружилась и дрожала, и Адамберг спрашивал себя, может ли она, подобно деревянной ложке в кастрюльке с кремом, растворять комки, все эти облепившие его комки. Жозетта обулась в тенниски, которых он прежде не видел, – синие с золотой полоской. Похоже на золотой серп на звездной ниве, подумал он.