Игра Нептуна

— Бригадир использовал служебное оружие и острый предмет — осколок стекла, — которым была нанесена небольшая рана. Остальное вам известно, закончите рапорт и направьте его в отдел внутренних расследований. Не забудьте сфотографировать комнату.

Жюстен встал и подошел к комиссару.

— Что насчет бутылки? — прошептал он. — Напишем, что вы достали ее из сумки Данглара?

— Укажите, что я взял ее с этого стола.

— И как мы объясним присутствие бутылки белого вина в помещении отдела в три пятнадцать пополудни?

— В обед мы отмечали отъезд в Квебек, — предложил версию Адамберг.

— Правильно. — Жюстен облегченно вздохнул. — Отличная мысль.

— Что с Фавром? — спросил Ноэль.

— Он будет отстранен от работы, у него заберут табельное оружие. Пусть судья решает, что это было — нападение или самооборона. Посмотрим, когда я вернусь.

Адамберг встал.

— Вы потеряли много крови, комиссар, — сказал Вуазне.

— Не беспокойтесь, я уже иду к нашему патологу.

Он вышел, опираясь на руку Данглара, оставив своих сотрудников в состоянии полной прострации.

VIII

Адамберг вернулся домой, напичканный антибиотиками и болеутолящими — на этом настоял судмедэксперт Ромен, наложив на рану шесть швов.

Левая рука онемела от новокаина, и он с трудом открыл шкаф, чтобы достать коробку с архивом, лежавшую на дне вместе со старой обувью, пришлось звать на помощь Данглара. Тот поставил коробку на низкий столик, и они сели работать.

— Вытряхните ее, Данглар. Простите, но я недееспособен.

— Какого черта вы разбили бутылку?

— Вы защищаете этого типа?

— Фавр — редкостный говнюк. Но, согласитесь, вы его спровоцировали. Это его стиль — не ваш.

— Значит, с подобными негодяями мой стиль меняется.

— Почему вы просто не поставили его на место, как в прошлый раз?

Адамберг махнул рукой.

— Напряжение? — осторожно предположил Данглар. — Нептун?

— Возможно.

Данглар вынул из коробки восемь папок и разложил их на столе. На каждой было написано одно слово «Трезубец», разными были только номера — от 1 до 8.

— Давайте поговорим о бутылке в вашем портфеле. Все заходит слишком далеко.

— Это не ваше дело, комиссар, — ответил Данглар словами комиссара.

Адамберг не стал спорить.

— Кроме того, я дал обет, — добавил Данглар.

Он не признался, что, произнося слова клятвы, прикоснулся к хвостику на берете.

— Если вернусь из Квебека живым, не буду пить больше стакана за раз.

— Вы вернетесь, потому что я буду держать нить. Так что можете начинать прямо сейчас.

Данглар вяло кивнул. В безумии последних часов он забыл, что Адамберг пообещал ему «держать самолет», но теперь больше верил в ниточку, когда-то державшую помпон, чем в комиссара. Интересно, подумал он, срезанный помпон защищает так же надежно, как целый? Не такая же ли это фикция, как мужская сила евнуха?

— Данглар, я расскажу вам историю. Будьте терпеливы, история долгая, она длилась четырнадцать лет. Все началось, когда мне было десять лет, достигло кульминации, когда мне было восемнадцать, и длилось до тридцати двух. Не забывайте, Данглар, мои рассказы убаюкивают слушателей.

— Сегодня вероятность этого ничтожна, — сказал Данглар, поднимаясь. — У вас есть какая-нибудь выпивка? События сегодняшнего дня потрясли меня.

— Есть джин, в шкафчике, на кухне, стоит за оливковым маслом.

Данглар вернулся со стаканом и тяжелой глиняной бутылкой, налил себе и тут же отставил бутылку.

— Начинаю исполнять обет, — пояснил он. — Один стакан.

— Поосторожнее, крепость — сорок четыре градуса.

— Важно намерение, жест.

— Тогда другое дело.

— Вот именно. Куда вы вечно лезете?

— Туда, куда не следует, как и вы. Все, что случается в этой жизни, неизбежно кончается, но след остается.

— Это точно, — согласился Данглар.

Дав заместителю насладиться первыми глотками, Адамберг начал рассказывать.

— В моей родной деревне, в Пиренеях, жил старик, которого мы, мальчишки, называли Сеньором. Взрослые обращались к нему по должности и имени — судья Фюльжанс. Он жил один в «Крепости» — огромной усадьбе с парком за высокой каменной оградой. Он ни с кем не общался и не разговаривал, ненавидел детей, и мы его страшно боялись. По вечерам мы подсматривали, как он в выгуливает в лесу своих собак — двух огромных мастифов. Каким он был, спросите вы, вернее, каким казался десятилетнему мальчишке? Старым, очень высоким, с зачесанными назад седыми волосами, с невероятно ухоженными руками — ни у кого больше в деревне таких не было, в дорогущей одежде. «Можно подумать, он каждый вечер ходит в оперу», — говорил наш кюре, которому по долгу службы полагалось быть снисходительным. Судья Фюльжанс носил светлые рубашки, изысканные галстуки, темные костюмы и — в зависимости от времени года — короткий плащ или длинное пальто из серого или черного драпа.

— Аферист? Или позер?