Читаем Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна великого феникса полностью

В последней трети поэмы аллегория принимает неожиданный оборот. Госпожа Природа и Феникс прибывают на остров Пафос, подобие рая, "святой уголок", куда не смеют показываться силы зла, "крокодилы и шипящие змеи". Однако вместо любимого, который должен вдохнуть новую жизнь в Феникс, помочь ей обрести потомство, перед прибывшими на остров дамами предстает несчастное больное существо, скорбящая душа, "совершенная картина загнанного оленя, изнемогающего от горя", - образ, знакомый по шекспировской комедии "Как вам это понравится". Это и есть Рыцарь Чести и Великодушия, он же Голубь, к которому Феникс прибыла по велению самого Юпитера. Из их слов, однако, не следует, что эта встреча является для них первой. Феникс замечает, что его состояние хуже, нежели было раньше, а Голубь просит у нее прощения за свои "нечистые подозрения" - неясно, когда они высказывались и в чем заключались. Не совсем ясно также, какое отношение имеет Голубь к той "фальшивой любви", "догорающей свече", которой Феникс посвятила себя. Похоже все-таки, что больной Голубь на "острове Пафос" и есть эта самая "догорающая свеча", хотя образы у Честера, как мы уже заметили, не отличаются четкими контурами.

Выполнив свою миссию, Госпожа Природа покидает остров Пафос, оставляя Голубя и Феникс вдвоем. Голубь преклоняет колена и просит Феникс поверить в его верность и преданность. Он говорит о своем печальном состоянии (действительно, у него, как замечает Феникс, такой вид, "будто его имя уже занесено в бледную Книгу Смерти"). Голубь в отчаянии:

"Хоть я и хожу еще по земле,

Но уже не живу, погребенный в могиле горя".

Феникс утешает его, она пытается стереть слезы с его лица, но он уклоняется: он "нечист", он недостоин прикосновения ее прекрасной руки. Однако она настаивает, что должна остаться с ним:

"Впредь не ты один, а мы вдвоем

Этот нелегкий труд будем свершать.

. . . . . . . . . . . .. . . . . .

Для тебя я оставила Аравию.

Те огни потеряли свою силу {*},

И я пришла к тебе сюда,

Чтобы на вершине горы мы возвели

Свой собственный пылающий алтарь..."

{* Буквально: "those fires have no working substance".}

Речь идет о совместном служении богу Аполлону - покровителю поэзии и других искусств. И они решают возвести горящий алтарь - жертвенник, посвященный их божественному покровителю.

Но сначала Феникс задает Голубю несколько непростых вопросов: в чем разница между подлинной и фальшивой любовью, где граница между добром и злом, что есть знание; где искусство Апеллеса {Знаменитый древнегреческий живописец.} и где благородная хитрость? К сожалению, Голубь успевает ответить лишь на первый вопрос: они отправляются собирать хворост для священного огня. Горение (burning) символизирует в поэме сначала служение Аполлону, но потом {Довольно неожиданно.} - смерть, желанную для обоих героев. Жертвенный огонь, посвященный Аполлону, поглотит их, чтобы "из их пепла восстало к жизни одно имя". Голубь говорит:

"У меня на душе теперь светло: мысль о неизбежном роке

Вытеснила печаль из моего сердца..."

Они обращаются к Аполлону с просьбой принять эту добровольную жертву, послать искру, от которой возгорится пламя, призванное поглотить их. Тут Феникс замечает, что кто-то подсматривает за ними, но Голубь успокаивает ее: это некто Пеликан, их друг.

"Пусть он будет свидетелем нашей трагедии

И потом поведает об увиденном".

Трагедии! Голубь собирается первым вступить в разгоревшееся пламя, когда Феникс задерживает его:

"Стой, Голубь, стой, уступи мне это право,

Ибо из моего праха новый Феникс восстанет.

Твоя же хрупкая жизнь - должна быть сохранена..."

Она убеждает его остаться жить, чтобы "продолжать учить и просвещать этот грубый и лживый мир", но Голубь настаивает на своем праве умереть, быть "ее партнером, участником этой светлой трагедии". И тогда они взывают к пламени, зажженному Аполлоном:

"Феникс

О святое, чистое, совершенное пламя,

Прими же в себя нас обоих,

И из нашего праха пусть восстанет одно имя. Голубь

О священный благоухающий Огонь, поглощающий

Ветви, под которыми все девять муз слагали свои песни.

Прими мое бренное тело как жертву,

И из твоего пламени поднимется одно имя".

Этот повторяющийся образ - некое загадочное имя, остающееся после обоих героев, возникающее, подобно Фениксу, из их пепла, явно несет важную смысловую нагрузку. Мы встречаем его и дальше, в стихотворениях других участников сборника; так, в поэме, с которой начался наш поиск и под которой стоит имя Шекспира, образ уточняется - "двойное имя"; у Марстона он обретает и другие, весьма многозначительные атрибуты, отсутствующие в легенде о чудесной птице.

Голубь все-таки первым вступает в пламя, сгорая в нем, и рассказом Феникс о том, как стоически, даже с улыбкой, принял ее друг свое последнее испытание, заканчивается поэма Честера:

"Посмотрите на насмешливое выражение его лица

Раскинув свои крылья повсюду, он продолжает смеяться!

Учись, испорченный мир, учись слушать и видеть

Дружбу незапятнанную и подлинную".

И вот она уже спешит за ним:

"Я лечу к тебе, милый Голубь, и своими крыльями

Я обниму твой драгоценный пепел.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих кораблей
100 великих кораблей

«В мире есть три прекрасных зрелища: скачущая лошадь, танцующая женщина и корабль, идущий под всеми парусами», – говорил Оноре де Бальзак. «Судно – единственное человеческое творение, которое удостаивается чести получить при рождении имя собственное. Кому присваивается имя собственное в этом мире? Только тому, кто имеет собственную историю жизни, то есть существу с судьбой, имеющему характер, отличающемуся ото всего другого сущего», – заметил моряк-писатель В.В. Конецкий.Неспроста с древнейших времен и до наших дней с постройкой, наименованием и эксплуатацией кораблей и судов связано много суеверий, религиозных обрядов и традиций. Да и само плавание издавна почиталось как искусство…В очередной книге серии рассказывается о самых прославленных кораблях в истории человечества.

Андрей Николаевич Золотарев , Борис Владимирович Соломонов , Никита Анатольевич Кузнецов

Детективы / Военное дело / Военная история / История / Спецслужбы / Cпецслужбы
100 знаменитых чудес света
100 знаменитых чудес света

Еще во времена античности появилось описание семи древних сооружений: египетских пирамид; «висячих садов» Семирамиды; храма Артемиды в Эфесе; статуи Зевса Олимпийского; Мавзолея в Галикарнасе; Колосса на острове Родос и маяка на острове Форос, — которые и были названы чудесами света. Время шло, менялись взгляды и вкусы людей, и уже другие сооружения причислялись к чудесам света: «падающая башня» в Пизе, Кельнский собор и многие другие. Даже в ХIХ, ХХ и ХХI веке список продолжал расширяться: теперь чудесами света называют Суэцкий и Панамский каналы, Эйфелеву башню, здание Сиднейской оперы и туннель под Ла-Маншем. О 100 самых знаменитых чудесах света мы и расскажем читателю.

Анна Эдуардовна Ермановская

Документальная литература / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное