Игра об Уильяме Шекспире продолжается, или Слова, слова, слова...

Посмотрим теперь, как наш книговед пытается опровергнуть те немногие (и не главные) факты и доводы, которые он всё-таки заметил. Он признаёт: «Несомненной заслугой Гилилова является установление принадлежности всех четырёх экземпляров сборника к одному изданию». В огромной рецензии больше ни слова не уделено этому «установлению», а ведь случай удивительный: российские исследователи первыми обнаружили в напечатанных четыре столетия назад и хранящихся в центре Вашингтона и Лондона экземплярах загадочной книги один и тот же (несмотря на разные даты на титульных листах) набор водяных знаков, в том числе уникального, нигде и никогда ранее не фиксировавшегося единорога с искривлёнными задними ногами. Тот же набор водяных знаков позже обнаружен и на бумаге хантингтонского экземпляра, и этим окончательно было доказано, что все экземпляры отпечатаны одновременно. Рецензент не понял, что эта филигрань (водяной знак) важна совсем не в силу своей возможной (но вовсе не обязательной) связи с гербом Рэтленда, а в силу уникальности рисунка, исключающей случайное совпадение разных партий бумаги. Такой единорог нигде, кроме честеровского сборника, до сих пор не найден (к сожалению!), нет его и в существующих справочниках по филиграням XVI—XVII веков, где представлены многие десятки разновидностей филиграни «единорог». Открытие доселе неизвестной разновидности этой филиграни было зарегистрировано в шекспировском научном центре — в Библиотеке Фолджера в Вашингтоне — и подтверждено Библиотекой Хантингтона в Калифорнии и Британской библиотекой в Лондоне. Не понимая существа и значения сделанного нами открытия (хотя об этом подробно рассказано в первой главе «Игры об Уильяме Шекспире» и даже дано изображение уникальной филиграни), рецензент почему-то решил, что я привязываю её к гербу Рэтленда, и обвинил в «слабом понимании собственно книговедческих проблем» (!). А для демонстрации своего понимания «собственно книговедческих проблем» счёл полезным сообщить, что филиграни бывают разные (буквально он пишет: «Все изображения в филигранях отличались друг от друга»). Такой вот уровень книговедческой эрудиции...

О том, что книга Честера напечатана не ранее 1611 года, свидетельствует лондонский экземпляр с этой датой на титульном листе. Все предположения, что в 1611 году якобы продавались снабжённые новым и странным титульным листом некие гипотетические «остатки» тиража 1601 года, абсолютно бездоказательны (их неадекватность ситуации подробно рассмотрена в первой главе «Игры»), но рецензент повторяет одно из них чуть ли ни как само собой разумеющийся факт. Ещё на один год позволяет уточнить время появления сборника эпиграф из Горация: «Мужу, хвалы достойному, Муза не даст умереть» (то есть умереть памяти о нём). Помещённые сразу после имени Джона Солсбэри, умершего летом 1612 года, эти слова имеют здесь посмертный характер, так же как и двусмысленное пожелание ему «блаженства небесного и земного» (в земле!). Там же говорится, что имя Солсбэри помогает скрыть, завуалировать (overshadow) подлинный смысл книги от непосвящённых. Совершенно не учитывая мистификационный характер издания, рецензент безапелляционно заявляет, что этот эпиграф может относиться только к живому человеку, ибо Гораций в своё время адресовал стихотворение, из которого взята эта строка, здравствовавшему тогда римлянину. А вот такой учёный, как У. Мэтчет, многие годы отдавший изучению книги Честера и всего, что с ней связано, определённо считал, что эпиграф из Горация носит здесь посмертный характер. Как можно не учитывать, что отдельно взятая и перешедшая в другое произведение в качестве эпиграфа фраза часто теряет детерминированную связь со своей alma mater и приобретает иной смысловой оттенок в новом контексте?! Это относится и к строке из эпиграммы Марциала, обретающей на титульном листе книги Честера двусмысленность, отсутствующую в древнем оригинале и потому начисто отвергаемую Г. Но эту двусмысленность заметил ещё выдающийся шекспировед XIX века Э. Дауден!

Противоречие моей датировке — 1612 году — Г. видит и в том, что Честер, посвящённый в рыцари в 1603 году, не назвал себя на титульном листе «сэром». Но ведь он скрывал подлинную дату издания книги, а такая деталь могла всё выдать! И вообще титул «сэр» указывался не всегда, особенно в изданиях-мистификациях. Например, в «Кориэтовых Нелепостях» среди авторов панегириков в честь Кориэта была целая дюжина рыцарей, но лишь один из них обозначил себя в этом качестве.