Игра по своим правилам

Может, дело в двух письмах, поблекших от старости? Записок, написанных по-испански отрывисто, но ровным почерком?

Эспарза торопливой походкой направился в свою комнату. В ней никогда не было сейфа, она никогда не закрывалась на ключ. Исключение – инкрустированная золотом шкатулка. Ключ от нее Рафаэль все время носил на груди. Он расстегнул ворот рубашки и снял с шеи цепочку с ключом, открыл ящичек. Среди прочих бумаг и писем там хранились два клочка бумаги – самое странное на свете свидетельство о рождении. Эспарза помнил их наизусть, тем не менее перечитал первое письмо.

«Рафаэль, моя дочь ждет ребенка. От Сальваторе Мендеса. В ближайшие день-два она родит. Судьба Сальваторе решена. Я не смогу ему помочь. Наоборот, я прошу у тебя помощи. Надо будет что-то сделать с ребенком. Я не смогу взять его с собой. И здесь не могу оставить. Я не взываю к твоему милосердию, но к твоему здравому рассудку. Нужно решить этот вопрос до конца мая. 23.05.1987. Юрий».

Это послание Эспарза получил на следующий день, пришедшийся на воскресенье. Его доставили в Маракайбо с нарочным – пилотом частного венесуэльского аэродрома. Рафаэля ждал трудный выбор. Эта записка могла быть провокацией. По прилете его могли расстрелять и тут же отправить труп обратно. Рауль Кастро мог избавиться не только от своих офицеров-связников. Устранив одного из лидеров Медельинского наркокартеля, он обрывал все свои преступные связи с колумбийскими воротилами.

В этом вопросе Эспарза видел большой перегиб, рожденный непрерывными преследованиями со стороны сразу нескольких государств. Тем не менее он написал ответ и вручил нарочному конверт со словами:

– Передай это письмо полковнику, и только ему. Съешь его, сожги, но не дай прочитать никому другому.

В этом письме Рафаэль написал, что готов оказать помощь Сальваторе Мендесу, которого называл братом. Он распорядился приготовиться к встрече 29 мая, указав в качестве взлетно-посадочной полосы поле военного аэродрома.

Видимо, отчаяние полковника Брилева было столь велико, что он встречал венесуэльский борт, совершавший регулярные рейсы на Кубу, с очередной депешей. Он вручил ее пилоту, едва тот сошел на бетонку, и не удосужился забрать, когда все же получил положительный ответ от колумбийца. То случилось 26 мая, спустя всего шесть часов после рождения девочки. Юрий Васильевич писал: «Рафаэль, неужели мы не договоримся? Разве ты не почувствовал выгоду от моей помощи? Материалам, которые ты получал своевременно, не было цены…» Уже в тот момент он был на грани сумасшествия. Он всеми силами старался выполнить приказ нерадивого начальства. Новорожденной он боялся пуще Антихриста, появившегося на свет. А приказ «об избиении младенцев» был словно отдан Иродом. Он окончательно заблудился в этих противоречиях.

Рафаэль отчетливо представил Брилева и его окружение. Множество апостолов видел полковник вокруг, и сам был адептом «империи зла». Военврач, не спускающая глаз с Паулы, плечистые особисты, стоящие на страже отдельной палаты. Никто из них не был растерян. Они ждали окончания этого действа. Никто не осуждал полковника, никто ему не сочувствовал. Вокруг него было много людей, но он среди них казался одиноким, он был в одном шаге от того, чтобы стать отверженным. Он держал экзамен на выживание. Выживет сейчас, а дальше его уже ничто не сможет сломить. Так закалялась едва ли не последняя советская сталь.

В этом письме он назвал дату рождения ребенка, его пол, подписался своим полным именем.

Рафаэль положил старые письма в кармашек рубашки. Вооружившись очками с толстыми стеклами, он обследовал шкатулку. И снова взорвался на сына. Теперь уже в последний раз. На золотой пластине, обрамляющей замочную скважину, он обнаружил царапины. Не кто-то, а именно Артуро вскрыл ее однажды. Он, прочитав оба послания, не напрягая свою убогую извилину, пришел к одному-единственному выводу. Когда? Можно сказать одно: до того, как он приволок в Сан-Тельмо русских проституток. Только сейчас Эспарза разобрался, почему его отпрыск отыгрывался на них и, не скрывая, орал: «Русские сучки!» И снова пожалел сына. Тот кипел от негодования, бесился, брызжа слюной. Он был унижен фактом существования подкидыша, на которого вылилась вся нежность этой гасиенды, а ему не досталось ни капли.