Глядя на расплывчатое красное пятно светофора сквозь налипший на окно снег, я так же думала о том, что на первом этаже моего дома есть множество обставленных комнат, в которые я даже не захожу. И что одна из них вполне могла бы стать спальней женщине лет тридцати с миндалевидными темными глазами.
И не нужно тратить два часа в день на автобусы, не нужно рисковать переломом ноги или шеи, проходя километры по обледеневшим дорожкам в неподходящей обуви, и можно гораздо легче скопить деньги на операцию. Телевизор в спальне имеется, ванная, в которой не срывает краны, прилегает к комнате, кухня под боком, район хороший (да что уж приуменьшать-то — отличный район, один из лучших), до магазинов близко.
И если я смогу убедить Клэр в преимуществах переезда, то она получит все вышеперечисленное, а я — повара/экономку/друга/и того, кто приглядывает за Мишей в мое отсутствие. По-моему, выгодная сделка для обеих сторон.
Будто в подтверждение моих мыслей светофор переключился на зеленый.
Дома было тихо.
Громко чавкал на кухне Миша, поглощая из миски кусочки мяса. Холодильники — все три — не гудели, притихшие, поблескивали матовыми поверхностями в свете уличных фонарей. Свет я включать не стала. Какое-то время постояла у окна, глядя на валившие с неба снежинки. Они оседали хлопьями — мягкие, тихие, как бесформенные медузы.
Всего шесть вечера, а уже темно почти как дома. Этот пухлый снег, может, еще и растает, но через какое-то время все равно ляжет плотным хрустким покрывалом, и придет зима.
Глядя на пустую замершую улицу, я думала о Дрейке. О том, что завтра он снова будет учить и наставлять, рассказывать и объяснять, наверное, ругаться тоже будет. Но это все будет не то…. и не так. Мне почему-то не хватало другого общения и другого Дрейка.
И именно сейчас.
Глупо и совершенно несвоевременно. Но я никак не могла справиться с желанием видеть начальника прямо в эту минуту.
Зачем? Что я ему скажу? Что хочу увидеть в его глазах или действиях?
И удивилась собственной реакции на заданный вопрос.
«Не важно что, пусть просто побудет рядом».
Пусть выскажет мне все, пусть ругается, пусть прочитает длинную лекцию или гаркнет так, чтобы дрожали стены, главное, пусть просто «будет».
И сама не заметила, как взбежала по лестнице на второй этаж.
Открытая крышка ноутбука, потрескивающий в камине огонь, привычное черное окно с белым курсором.
А через какое-то время ответ:
Торопливо стучащие по клавишам пальцы.
Я взмокла от собственной наглости и пьянящего чувства игры. Оно врывалось в жизнь всякий раз, стоило включить ноутбук.
Курсор мигал, будто раздумывал над ответом, как и собеседник на той стороне. Запрыгнул на диван Миша, уселся поудобнее и принялся неспешно вылизывать лапу, тереть ей усатую щеку.
Занят ли Дрейк? Где вообще видано, чтобы обычный «рядовой» воскресным вечерам писал послания самому страшному человеку на Уровнях? Не дерзость ли?
Если кошки обычно играли с веревочками, к концу которых привязывали бантик, то я точно играла с огоньком на конце длинного фитиля.
(Еще в доме горит камин, а за окном тихо падает снег. Было бы здорово иметь приятную компанию в такой вечер).
Не могу же я сказать ему правду? Или могу? Нет, не могу…. Щеки горели огнем, а пальцы наоборот сделались холодными.
Окно терпеливо ждало окончания фразы.
Нет-нет…. Так не разговаривают с начальниками. С грозными, но очень симпатичными мужчинами, у которых наверняка дел не впроворот. И вообще, слишком громко бьется сердце, слишком сильно шумит в ушах кровь, слишком…. Это все слишком «слишком». Не надо переступать дозволенной черты.