Ему стали доступны подробности моей жизни на Литайе: взросление, учеба, отношения… Знакомство с Рори, дружба, после свидания. Предательство, Тени… Я пересматривала все это параллельно с главным зрителем. Захлебывалась обидой, униженностью, полным «распятием». Никто и никогда меня не насиловал до этого. Никогда я не знала, как это…
Лучше бы пустили по кругу, пихали бы в меня свои члены, только не так, как сейчас. Внутри все залито кровью из рваных ран – препарирование памяти полным ходом.
Я не знала, что он такой. Не знала…
Все тише внутри, все равнодушнее.
Я перестала сопротивляться не потому, что больше не было сил, но потому что устала от боли – Кайд все равно все порвет, порежет на части и даже не заметит.
Вот он дошел до того, что так искал – сцены в комнате. На экране его глаз меня снова били, запугивали и пытали. После пистолет – грохнул выстрел в висок.
«Смотри. Ты хотел…»
Я же висела на кресте с опущенной головой.
«Смотри до конца…»
Момент, где я «переселилась в Айрини», он прокрутил дважды. Дальнейшую жизнь в качестве хозяйки агентства промотал быстро.
«Не прощу. Уже никогда».
Пусть дальше все идет, как идет. Без надежд.
Дошел до момента нашего слияния – решил рассмотреть его с моей точки зрения, с перспективы моих ощущений.
И вдруг увидел… чем был для меня. Ощутил, что такое – любовь Мены. Мягкая, нежная, навсегда. Без условий, готовая принять до самого дна.
Она ласкала его и теперь, а я начала трепыхаться от обиды. Любви все равно, какие отношения на поверхности – споры или мир. Если она любит, то любит всегда.
– Нет, – зашептала потрескавшимися губами, – не надо…
Она окутывала его золотым сиянием – того, кого я теперь ненавидела. И Кайд купался в ней, ощущал ее полную силу, сливался. После того, как разодрал меня на части силой.
Я редко плачу. Очень редко.
Но всему есть предел.
По щекам закапали кровавые слезы…
Тогда я еще не знала, что белки моих глаз порвались от перенапряжения.
Не знаю, когда меня отпустили. Не знаю, когда он ушел.
Этот ковер стал для меня саваном, в который хотелось завернуться. Как можно пытаться залечить раны, когда от тебя одни ошметки?
Он увидел все, что хотел.
А я больше никогда не хотела видеть его.
Никогда.
Никогда.
И пусть это слово навсегда запечатает, как мое истинное желание, Вселенная.
Дрейк редко видел в своей жизни подобное – на кровати лежала девушка. Эра. И будто не девушка, а изодранный кусок ментальной плоти. Где-то пробитый насквозь, где-то растерзанный, будто зверем.
Кайд, Кайд…
Два часа ночи; этим вечером Дварт вернул ее обратно в родном теле – Дрейк уловил изменение структур и фона. В этой оболочке она гораздо сильнее, но все же. Не девчонка более – израненный солдат, вернувшийся с войны. Лунный свет, смятая постель; в ее голове кошмары. Руки подрагивают, губы пытаются шептать слова, сжимаются пальцы.
Кайд…
Дрейк злился. И сохранял максимальное спокойствие. Невидимый для нее, тихий, шагнул к кровати –
Затихла.
Начальник опустился в кресло у противоположной стены. Сейчас он будет латать ее ментальные слои – все эти ошметки, осколки, раны. Сращивать, зашивать, регенерировать, чтобы завтра она хоть сколько-то почувствовала себя целой. Нет, он сделает за нее не все, но поможет ускорить заживление, потому что, как есть – оставлять нельзя, потому что сотворенное Двартом было жестоко – обычный человек получил бы психологическую травму длиною в жизнь.
Сомкнул веки сам; сидел, ощущал льющийся через окно бледный свет и «пациента» на кровати.
То был первый случай после Бернарды, когда он собственноручно брался за исцеление женщины.
Потому что сегодня она спасла от гибели более трехсот человек. Потому что «дел наворотил» его подопечный. Потому что чувствовал, что так правильно.
В половине третьего Дрейк уже находился в Лоррейне. Расположился напротив Дварта, наблюдал за тем, как тот спит. Кайда должно было «снести» сразу после взрыва процесса, отключить, но не отключило, и зря.
Он проспит долго, если Дрейк позволит (и это правильно), но Дрейк не позволит. Прервет еще один беспокойный сон важным разговором, который откладывать на потом нельзя.
– Проснись, – произнес тихо, но жестко.
Кайд, сидящий в кресле, пошевелился. В этой квартире темнее – луна с обратной стороны здания, – но открывшиеся глаза разглядели гостя сразу. Даже теперь он ощущался вулканом, кипящей лавой – обрывки процесса все еще бушевали, хлестали по различным слоям сознания, – неуспокоенным зверем.
«Кого я вырастил?»
– Проснулся?
Кайд выпрямился в кресле. Промолчал.