Игра с джокером

— Скорей всего, так оно и было, как написано. Просто у нас бывали случаи, что ребенка извлекали ещё живым, хотя он умирал буквально через несколько минут… если не секунд. Тогда его тоже записывали мертворожденным — чтобы было меньше возни с документами и чтобы, как считалось, матери не наносить лишнюю травму: мол, так она знает, что ребенок был мертв, и все тут, а скажи ей — ещё будет всю жизнь мучаться вопросом, мог ли он все-таки выжить или нет… Но главное — чтобы избежать абсолютно ненужных и идиотских разборок. Ведь при каждом случае смерти ребенка сразу после рождения, становившемся известным, тысячи комиссий начинали выяснять, можно ли все-таки было бы спасти этого ребенка, не имела ли тут местность халатность или непрофессионализм врачей… Почти в ста процентах делался вывод, что врачи ни в чем не виноваты, но вся эта бумажная писанина и разбирательства, часто по партийной линии… — она махнула рукой. — Я никогда не шла на такие мелкие подтасовочки, поэтому статистика у меня зачастую выглядела хуже, чем у других врачей — но зато все роженицы рвались попасть именно ко мне, и все жены и дочери начальства ко мне стремились попасть, поэтому никто никогда не заикнулся о том, чтобы трясти меня и выворачивать наизнанку. Да и в любом случае мне было на это наплевать. А Пряхина — не из таких. Она вполне могла записать в мертворожденные ребенка, прожившего всего несколько секунд.

— Но вы её как-то слишком не любите, — заметил Андрей. — Вы ведь не хотите сказать, — он нервно рассмеялся, — что она была из таких, кто мог бы и дать ребенку умереть, если бы, скажем, родители несовершеннолетней матери попросили её об этом за некую мзду?

Столпникова ответила не сразу.

— Вы знаете, — медленно проговорила она после затянувшейся паузы, иногда мне казалось, что она из таких… Во всяком случае, — торопливо добавила Аглая Ивановна, — спасение жизни такого обреченного ребенка — это всегда не норма, а чудо. У меня такие чудеса иногда случались, а у Пряхиной — ни разу. А мне всегда казалось, что у врача, более чуткого к людям, чем к деньгам, хоть раз за всю его медицинскую практику такое чудо должно произойти! — она задумчиво взглянула на медицинскую карту. — Но здесь не стоит подозревать злой умысел. Митина была из простой семьи, и вряд ли у её родителей имелись хоть какие-то деньги. Тысячи причин могли сказаться, вплоть до того, что её родители могли быть алкоголиками, и это отразилось… Вот, перепишите, если хотите, все её данные, которые есть на медицинской карте. Хотя, я думаю, они давным-давно устарели.

Андрей переписал телефон Елены Митиной, адрес, а также номер школы, в которой она училась. То, что она осталась учиться в старших классах, а не ушла в ПТУ после четырнадцати лет, кое о чем говорило. Хотя бы о том, что её семья не была совсем пропащей.

Он поблагодарил Аглаю Ивановну, и та, отмахнувшись с досадливым видом, стала шарить в своей сумочке.

— Курите, если хотите, — предложила она. — В моем кабинете можно курить.

Она извлекла пепельницу, стоявшую на полочке для бумаг прямо под столешницей. Андрей с удивлением увидел, что пепельница наполнена окурками «Парламента» — причем не «лайт», а крепкого. И из своей сумки Столпникова извлекла початую пачку «Парламента».

— Я никогда не отказываюсь, когда люди хотят меня «отблагодарить», сказала она, перехватив удивленный взгляд Андрея. — Но никогда не принимаю «благодарности» заранее или за то, что не смогла сделать… Всю жизнь курила «Дымок», с мундштуком, но теперь «Дымок» не производят, а «Парламент» оказался неплохой заменой… — Столпникова как-то зябко передернула плечами. — Только сегодня положила себе, что не буду курить хотя бы до вечера, чтобы завтра вообще без сигарет продержаться, и вот на тебе!.. Меня все эти истории и разговоры вечно выбивают из колеи, хотя пора бы привыкнуть, — она чуть натужно рассмеялась, как бы для того, чтобы смехом отогнать наползшую на день темную тень. — Как говорил Марк Твен: «Нет ничего легче, чем бросить курить — я бросаю каждый день!»

Андрей Хованцев и Столпникова расстались почти друзьями. Добираясь до школы, в которой некогда училась Елена Митина, он с улыбкой думал о её неравнодушии, которое она без особого успеха маскировала под профессиональную жесткость и приземленный практицизм. Она была из тех замечательных врачей, которые просто не могут понять, как это другие могут быть плохими врачами.

То, что она — несколько нехотя — рассказала о Пряхиной, вполне соответствовало схеме, уже возникшей в представлении Андрея. Пусть у родителей Митиной денег не было — и деньги, и все возможности «отблагодарить» не только деньгами были у родственников Людмилы Венгеровой, так? Если бы удалось найти хоть какие-то доказательства — даже намек на доказательства — того, что в роддоме под именем Елены Митиной оказалась Людмила Венгерова…

Тогда не представляло бы сомнений, что Пряхина исхитрилась подменить новорожденных, и что «родился мертвым» — а на самом деле, был убит ребенок Некрасовой, а ребенок «Митиной» — это Ленька.