Игра с огнем

– Демьян, слышишь? Я чувствую то же самое. Я не могу без тебя. Что бы это ни было: любовь, наваждение, – плевать! Мы одно целое. И я пойму и приму тебя таким, какой ты есть. Расскажи мне все.

Он долго молчал, но я не собиралась так просто сдаваться. Села рядом с ним, прислонившись к стене, и ждала. Никогда не была склонна к поэтичности, но сейчас поневоле возникло ощущение: мы оба обнажены, абсолютно открыты друг для друга телами, но наши души закрыты, словно паранджой. Почему так трудно открыться до конца другому человеку? Наверное, все мы слишком боимся обжечься. Не доверяем никому и сами от этого страдаем. Смогу ли я преодолеть ту стену отчуждения, которую выстроил между нами Демьян. Что-то мне подсказывало: если это не удастся, с каждым днем мы будем отдаляться. Настанет момент, когда не останется ничего другого, кроме как расстаться. Эта мысль сдавила горло медвежьей лапой, не давая дышать. Не хочу, чтобы у нас все закончилось так. Из-за тайн и недоразумений. Почему он не понимает, что я смогу принять все, что он скажет?

Я положила голову на его плечо, он вздрогнул и сделал попытку отстраниться. Я не позволила, крепко ухватив его за локоть. И тогда он сдался. Глядя в куда-то лишь ему известное пространство, мир своего прошлого, он говорил. Слова изливались нескончаемым потоком, будто прорвавшаяся сквозь плотину река. А я оцепеневшими пальцами продолжала цепляться за его руку, чувствуя, что мозг сейчас взорвется.

– Я родился в неблагополучной семье. Родители оба пили. Отец как-то еще умудрялся работать. Мать же, пока его не было, водила в дом хахалей. Они платили ей за услуги. Все это происходило на моих глазах. Сколько помню себя в те годы, я постоянно хотел есть. Грязный, вонючий, ползал по комнатам в поисках хотя бы крошки съестного. Мать мало заботилась обо мне. Разве что в те краткие моменты, когда трезвела. Но это было редко. Те моменты я ценил. Она относила меня в ванную, бережно мыла мое тельце, кутала в полотенце и прижимала к себе. Потом приходила со мной в комнату, садилась на диван и качала на коленях. Иногда пела мне песни, иногда рассказывала сказки. А потом в какой-то момент просто теряла ко мне интерес и отправлялась за бутылкой. Странно, но даже в минуты полной отключки она никогда меня не била. Но и не обращала внимания. Будто меня не было. Я любил ее несмотря ни на что. За краткие периоды просветления, за эти сказки и песни. У меня так мало было светлого в жизни. Другое дело отец. Он приходил домой усталый и раздраженный. А я ныл, мне хотелось есть. Он бил меня, пока я не замолкал и мог уже только беззвучно рыдать, до крови кусая губы. Потом в нашей жизни появился друг, бывший одноклассник отца. Он решил вытащить мою семью из этого скотского состояния. Дядя Миша. Благодаря ему отец бросил пить и нашел другую работу, хорошо оплачиваемую. Мать тоже пыталась начать все сначала. Тот период был лучшим в моей жизни. Оба родители трезвые, повеселевшие, в их взглядах появилась надежда. Мне купили нормальную одежду и закармливали сладостями. У нас даже появился телевизор. Я впервые узнал, что такое мультики. А потом… Пока отец был на работе, мать замутила с дядей Мишей. Они отправляли меня смотреть телевизор, а сами развлекались в спальне. Я тогда не понимал толком, что происходит, но уже тогда мне это не нравилось. Капризничал, проявлял недовольство. Но кого интересует мнение четырехлетнего ребенка. Как в пошлом анекдоте, однажды отец вернулся с работы раньше…

– Что он сделал? – прошептала я, видя, что Демьян умолк.

Он посмотрел на меня невидящим взглядом и снова отвернулся. Его кадык дернулся.

– Он выгнал дядю Мишу, пошел за бутылкой, и все вернулось на круги своя. Но теперь он стал бить мать. Раньше, в каком бы ни был состоянии, он ее и пальцем не трогал. Только меня. Теперь же избивал ее так, что на ней живого места не было. Она даже в больницу попадала. И милиция приходила, но заявление мать писать не хотела. Наверное, понимала, что сама виновата во всем. Однажды я проснулся от странного звука. К крикам и воплям я привык уже, засыпал под них легко. Словно это была моя особая колыбельная, – он с горечью усмехнулся. – Но этот звук… Меня пробрало до мурашек. Хрип. Надсадный такой. Штор у нас больше не было, а луна светила так ярко. Все как на ладони. Мне с дивана, где я обычно спал, видно было в мельчайших подробностях, что происходит на родительской кровати. Отец душил ее. А взгляд у него был совсем дикий. Видно, допился до белой горячки. Тело матери так страшно дергалось, глаза едва не вылезали из орбит. Сначала она пыталась отцепить его пальцы от шеи, а потом ее руки обмякли. Это было самое страшное. Мне даже показалось, что мимо меня пролетело что-то холодное и темное. Наверное, тогда померещилось со страху. Долгое время я потом вспоминал этот момент в кошмарах и был уверен, что тогда меня коснулась крылом сама смерть.

– Господи! – вырвалось у меня, но я тут же закусила губу.