Игра с огнем

Он сорвал трубку. Брызгая пеной изо рта, орал, изрыгая проклятья. Марцевич перепугался не на шутку. Клялся всеми своими нефтяными вышками, что ни при чем. Предложил подключить свое сыскное бюро. Роман послал его со всеми вышками и детективами как можно дальше от себя и своей семьи, пообещав найти и покарать заказчика, и исполнителя. «Им не жить», – Крикнул он, разрывая связь. И убедительно повторил: «Им не жить».

Горечь разъедала глаза. Он сдавил их пальцами, собираясь с силами, чтобы позвонить Александре. Он не знал, что ей сказать…

– Вы развернули самолет? – прохрипел он второму пилоту.

– Да, не беспокойтесь, – почтительно склонился тот и отправился сплетничать в кабину.

– Ну и ну, – проговорил он, качая головой. – Первый раз вижу шефа таким. А я всегда считал, что он из железа…

Первый пилот удрученно промолчал. У него было двое детей, и он впервые от души обрадовался, что не находится на месте всемогущего босса.

На Александру было страшно смотреть. Разговаривать с ней было невозможно. Она лежала на кровати постаревшая, неподвижная, похожая на восковую куклу, устремив в потолок сухие воспаленные глаза, не произнося ни слова. И это молчание ужасало сильнее слез и воплей.

Роман понесся в больницу. Убогую, бюджетную. Хотел перевести дочь в нормальную клинику, но пожилой врач объяснил, что в ее нынешнем состоянии это противопоказано. Они сделали все возможное, сказал он и добавил, что девочке повезло: не прикрой ее собой мужчина, вряд ли осталась бы жива. А вот он, скорее всего, не выкарабкается: проникающее в голову, задеты легкие…

Что за мужчина? Что она вообще делала на том проклятом шоссе? Что делать теперь ему, Роману?!

– Молитесь, – ответил врач. И не взял предложенных денег.

– Я не умею, – сказал Роман.

– Я тоже, – вздохнул врач. – Просто просите помощи… У Бога. От нас с вами больше ничего не зависит.

– Сынок… – Кто-то дернул его за рукав. Перед ним стояла маленькая старушка в худеньком платье и беленьком платочке, на узелок завязанном под морщинистым подбородком. – Я пойду в церкву, свечку поставлю, помолюсь за старика своего. И за тебя, если хочешь. За кого просить? Кто здесь у тебя? Имя как?

– Дочь. Марианна.

– Молоденькая?

– Восемнадцать.

– О, Господи, – старушка мелко перекрестилась. – Молодые должны жить. Не волнуйся: попрошу за твою дочку.

– Спасибо, – сказал Роман и протянул ей доллары, но старая женщина проворно спрятала сморщенную руку за спину.

– Господь с тобой, сынок. Разве за доброе слово платят? Разве все деньгами меряется? Так мы сами себе ад творим. Зачем?

– Не знаю, – через силу вымолвил Роман, упершись ладонями и лбом в холодную стену. – Ничего не знаю. Молитвы ни одной не знаю. Чем дочь моя жила восемнадцать лет, не знаю. И что мне делать, если вдруг…

– Бедный, – покачала головой старушка, – бедный ты человек. Как имя твое? За тебя попрошу…

Роман всю ночь просидел у постели своей дочери. Сперва врач пытался его выгнать, мол, в реанимации не положено. Но Роман подписал чек на немыслимую сумму на счет больницы, и его оставили в покое.

Отец глядел на бескровное личико дочери. По цвету не отличимое от казенной наволочки и, чтобы не сойти с ума, плел какую-то чушь. О Диснейленде, шуме океана и о том, как когда-то мечтала стать доктором, чтобы лечить людей… Иногда ему казалось, что ее ресницы колышутся в такт его словам, словно лепестки неведомого цветка…

Днем, как стая стервятников, слетелись репортеры. Они кружили возле входов, перекрыв даже служебные. Совали микрофоны всяк входящему из персонала, справляясь о состоянии Марианны Литичевской, и усталые медики, чей труд по спасению человеческих жизней оценивался страной в гроши, брезгливо отворачивались. Роман смотрел из окна на толпу румяных молодых людей, возбужденных сенсационным горем, и подумал, как было бы здорово метнуть в них гранату. То-то получился бы репортаж!

Александра стояла рядом с ним. Страшно постаревшая. По-прежнему неестественно молчаливая, безучастно глядевшая в невидимую точку на серой стене.

– Почему ты не зайдешь к Марианне? – спросил он, взяв ее за руку.

– Я не могу, – жалобно проговорила Александра, высвобождая ледяные пальцы. – Она как неживая…

Роман хотел выбранить жену за эти слова, но, поглядев на поседевшие виски и сетку свежих морщин на лбу и в уголках бесцветных губ, сказал лишь:

– Я найду тех, кто это сделал. Обещаю тебе, Шура.

Александра снова задрожала, рот покривился, но ничего не ответила, продолжая изучать серую стену. Роману стало еще хуже: не хватало еще помешательства жены… Он бережно обнял ее за плечи, развернул лицом к себе. Она упорно отводила взгляд, уставившись теперь на окно. Роман почувствовал, как внутри закипает горькая ярость: даже в такую минуту жена не способна быть с ним по-настоящему…

– Может, ты хочешь отдохнуть, Шура?

Бесцветные губы беззвучно шевельнулись:

– Убей меня…

– Что?!

– Это я во всем виновата…

– Поезжай домой, Александра, – Роман решительно взял жену под локоть, махнул телохранителю. Она сделала несколько неверных шагов к лестнице.