Игра с тенью

Я тихонечко оделся, положил на подушку соверен и открыл створку окна. Оно оказалось слишком маленьким, чтобы пролезть в одежде, поэтому мне пришлось снять пальто и бросить его вниз. На мгновение пальто зависло, зацепившись за сломанный водосточный желоб, но потом собственный вес потянул его вниз, и оно спланировало на нижнюю крышу. И очень кстати: когда я на нее приземлился, то ощутил короткую колющую боль и обнаружил под снегом поверхность, утыканную битым стеклом, вероятно, препятствующим мальчишкам взбираться на крышу. Пальто сильно порвалось, однако ридикюль и моя фляжка уцелели, а я получил всего несколько порезов.

Доверьтесь своей судьбе, и зло вас минует.

Я слез вниз и оказался в маленьком переулке, позади ряда домов. В конце переулка виднелась череда ветхих строений, силуэты которых ярко высвечивала луна. Я направился к ним и вышел на грязную улицу, по краям которой располагались постоялые дворы, таверны, склады. Я понятия не имел, где нахожусь и куда нужно идти; но слева было немного светлее и просторнее, и я двинулся в этом направлении. И снова судьба вознаградила меня, ибо через пару минут я вышел на главную дорогу и почти немедленно поймал кэб.

Заметив, в каком состоянии моя одежда, возница заколебался, однако вид моего кошелька его успокоил.

— Какая это улица? — спросил я у него, указав туда, откуда только что пришел.

— Нью-Грэвел-лейн, сэр.

Итак, я посетил Уэштинг, где бывал и Тернер. Я познал свободу, которой он обладал. Я обрел часть его могущества.

LIII

Лора Хартрайт — Уолтеру Хартрайту

Лиммеридж

14 декабря 185…

Четверг

Мой дорогой Уолтер!

Скверный мальчик! Разве ты не обещал мне писать каждый день? Или обед в обществе сэра Чарльза Ист-лейка так на тебя подействовал, что заставил забыть о своей бедной семье?

У нас все в порядке, хотя мы очень по тебе соскучились.

Скорей бы наступило Рождество, которое принесет нам самый замечательный подарок.

Твоя любящая жена

Лора

LIV

Из дневника Мэриан Халкомб

14 декабря 185…

Необычный постскриптум к вчерашней записи, поскольку вчера я была слишком измучена и огорчена, чтобы писать, и легла в постель.

Большую часть дня я занималась своим дневником и отдыхала. Уолтер не заходил в дом, и поэтому около шести я отправилась в его мастерскую — узнать, придет ли он к обеду. Думаю, мое появление его удивило, поскольку он увлеченно писал, но остановился, едва услышав мои шаги, и встал у стола — как мне показалось, что-то от меня пряча. Он выглядел еще более дико, взъерошенно и, без сомнения, не спал и не переодевался с самого утра.

— Тебе нехорошо? — спросила я.

Он покачал головой. В этот момент на его щеку упал свет, и я заметила, что синяк ужасно вспух.

— О нет, тебе плохо! Ты поранился! — вскричала я, машинально к нему придвинувшись.

Уолтер вновь покачал головой и выставил вперед руки, отодвигая меня. Вероятно, им руководила забота, поскольку от него исходил скверный запах, и он пытался оградить меня от вони, напоминавшей запах протухшей рыбы, которая клубилась вокруг него, будто туман, и до сих пор еще щекочет мои ноздри. Однако по тому, как он отстранился, и по холоду в его глазах можно было заключить: Уолтер защищает не меня, а себя.

Это, конечно, меня уязвило. И чем дальше, тем хуже — я внезапно осознала, что прикидываю, каково расстояние между мастерской и домом, и пытаюсь сообразить, услышит ли Дэвидсон мой крик и успеет ли прийти мне на помощь. За последние месяцы я уже привыкла не вполне доверять Уолтеру и сомневаться в его намерениях. Однако, находясь в его обществе, я всегда чувствовала себя в безопасности.

Чего же я опасалась теперь?

Я не в силах этого написать — не могу даже подумать.

Вероятно, мои чувства пришли в беспорядок из-за тревоги и недосыпания. Из-за целой ночи кошмарных фантазий.

Когда я отшатнулась, Уолтер тоже отодвинулся, а потом быстро встал перед полотном, которое я видела утром. Он наверняка хотел скрыть его от меня, но только привлек мое внимание, поскольку картина была слишком большой. Она не походила ни на одно из прежних творений Уолтера, — ничего от его обычной тщательности, изысканности и безусловного внимания к деталям. Казалось, краску небрежно набросали на полотно, где она застыла полосами и потеками, напоминавшими массивные сосульки, словно художник хотел всего лишь выдавить ее из тюбика и на этом остановился. Оставалось предположить, что Уолтер добивается «тернеровских эффектов», ибо в центре полотна располагалось красное зубчатое пятно, окруженное черным; но работе недоставало выверенности и блеска, свойственных технике Тернера. Красный цвет был недостаточно насыщенным, да и черный тоже; контуры перетекали друг в друга, обрисовывая невиданный объект со столь же невиданным эффектом.

Однако мне почему-то вспомнилось другое полотно. Другого стиля, на другую тему, но подобного грандиозного размера. И столь же странное.

И какое же это полотно?

И тут я вспомнила. Огромная картина несчастного Хейста, изображавшая короля Лира.