Игра с тенью

— Садитесь, Николай Петрович, — перебил прокурор и указал на место за столом. — Выкладывайте, что вам стало известно. Все «за» и «против», а то этот галоп мне что-то не по душе…

Удивительное дело: очная ставка между Андреем Зотовым и Мариной Мухиной, вместо того чтобы закрепить уверенность следователя в правоте своей схемы, вконец разрушила ее. Казалось, должно было быть наоборот: Марина настойчиво и неистово обвиняла, Андрей под тяжестью улик сознавался. Что же еще? Нет, все оказалось куда сложнее кажущейся очевидности. Николай Петрович не принадлежал к числу тех педантов, которые считают, что преступник и любовь несовместимы. Нет, человеку свойственно все человеческое. Этому верил и этим неизменно руководствовался в своей следственной работе Николай Петрович. И если сейчас он все же перечеркнул свою «железную» схему, то причиной тому явилось совсем другое.

С первой и до последней минуты очной ставки Куликов внимательно наблюдал за Зотовым. Следователь подметил вспыхнувший румянец на лице Андрея, заблестевшие глаза, услышал и мысленно зафиксировал мягкие интонации в голосе, когда он обратился к Марине. От внимания не ускользнуло и то, что, несмотря на тяжесть улик, Андрей в эти минуты как бы забыл о себе. Он видел только Марину, тянулся к ней, говорил для нее, искал в ней поддержку, сочувствие, хотел услышать ласковое, человеческое слово.

«Понимаешь, Маринка, меня черт знает в чем обвиняют. Это даже смешно подумать…»

Нет, эта неуклюже вырвавшаяся фраза не была игрой. Она была сказана искренне, на одном дыхании, более того, по-мальчишески озорно и недоуменно. И он, Николай Петрович Куликов, уравновешенный человек, следователь с немалым житейским опытом, обычно сам «стреляющий» в адрес излишне чувствительных коллег, понял в эти минуты, что все идет не так, что схема, созданная им, разваливается словно карточный домик, что надо вернуться к началу пути и вновь критически переосмыслить, казалось бы, уже найденные большие и малые истины.

Когда писатель пишет книгу, он часто откладывает в сторону готовую рукопись, с тем чтобы спустя какой-то срок снова вернуться к ней, взглянуть на написанное по-новому. То же нередко делает композитор с уже завершенной партитурой. У Куликова не было таких возможностей. Его «муза» имела твердые, законом установленные сроки.

За истекшие сутки Николай Петрович записал некоторые из вопросов, спорных положений и выводов, к которым он пришел, и с этим багажом уже отправился к прокурору. Он хотел сам обо всем рассказать своему старшему товарищу, и не только рассказать, он должен был вместе с ним вслух подумать, чтобы присутствующий при этом более опытный человек мог подметить какие-либо изъяны, неточности в логике, увидеть то, что не увидел он.

Сергей Сергеевич хорошо знал «методу» Куликова. Он отложил бюллетень, поплотнее уселся на диване и приготовился слушать.

— При первом посещении квартиры, где произошло преступление, — так начал Куликов, — окно в комнате Мухина было открыто. С момента убийства и до нашего приезда в комнату никто не входил. Следовательно, окно было открыто до совершения убийства или в момент его. Нужно ли было открывать окно Зотову? Нет. Ведь он вошел и вышел через дверь и потом вот что записано в протоколе допроса: «Вырвал пресс-папье из рук бушевавшего хозяина, швырнул в сторону, а самого толкнул к окошку. Хорошо еще, что окно закрыто было, а то вылетел бы старик в сад».

— Вы верите этому заявлению Зотова?

— Да.

— Хорошо, — согласился прокурор. — Значит, во время ссоры окно было закрыто?

— Выходит, что так.

— А потом его кто-то открыл?

Николай Петрович пожал плечами.

— Мухин убит ударом пресса в затылок, — продолжал Куликов. — Мизансцена действительно странная, если учесть, где находился труп.

— Где?

— В пяти шагах от окна. По показаниям Зотова, он отбросил Мухина, и тот упал на подоконник. Каким же образом труп оказался посреди комнаты?

— Дальше.

— Любопытны результаты экспертизы. Анонимное письмо писал мужчина левой рукой. Кто-то подбросил еще одну улику против Зотова.

— Логично.

— А Зотов вопреки всему признался в убийстве!

— Вы же догадываетесь, почему это произошло. И потом фактическая проверка признания обвиняемым своей вины обязательна. Помните, сколько бед и зла принесла нам теорийка о том, что признание — царица доказательств. Ведь вы сейчас не верите признанию Зотова?

— Сейчас не верю. Понимаете, не могу поверить, да и точка. Парень сломался и заговорил, не думая. В ту минуту ему было море по колено. Еще бы, ведь Марина тоже не верит ему, клянет, обвиняет. Вот что для него самое страшное. Нет любимой, кончилась жизнь. Черт бы побрал эти африканские страсти, до чего же они мешают работать!

Сергей Сергеевич от души посмеялся над последней фразой старшего следователя, а когда перестал смеяться, сказал с неожиданным налетом грусти: