Игра со смертью

Мой запах. Он сменил одежду на белую рубашку с распахнутым воротом. Манжеты рубашки завернуты до локтей и я вижу его сильные руки с жгутами вен, со следами от старых шрамов. Пуговицы наполовину расстегнуты. Это больше не зверь, который томился в темнице моего отца. Рино не просто изменился — он совершенно не походил на себя. Налет аристократизма вперемешку с развязной вседозволенностью хозяина жизни. Уверенность в себе. Вот что в нем появилось. Дьявольская уверенность, бешеный животный магнетизм. Смуглая кожа, черные волосы, легкая небритость. У него идеальные черты лица, несмотря на звериную жестокость, хищность, которая проскальзывает даже в повороте головы. Опасный, дикий зверь. Он способен растерзать в любую секунду, мгновение, и это ощущается каждой клеточкой тела, вызывая страх и нечто, не поддающееся определению. На меня накатывала одновременно и ненависть, и сумасшедшее унизительное желание вдохнуть его запах полной грудью. С сумасшедшим наслаждением ощутить, как снова кружится голова, как наливается грудь под его взглядом, как твердеют соски, как покрывается мурашками кожа… Я невольно уставилась на расстегнутую рубашку, на обнаженную мощную шею, на легкую темную поросль и мышцы.

Рино опустил глаза вниз, глядя на ажурный край чулок, который едва прикрывал подол блестящего платья.

Захлопнул дверь и шагнул ко мне:

— Настоящая шлюха. Тебе идёт, Виктория Эйбель.

Отшатнулась от него к стене. Чудовищный маскарад. Переодеть меня в вызывающее платье, чтобы отвешивать унизительные комплименты, после того, как издевался над Арманом.

Я посмотрела на его руки и на секунду мне показалось, что по ним стекает кровь, черными каплями капает на пол, перевела взгляд на его лицо. Его взгляд вспыхнул голодом… Знакомый до боли взгляд. Какую пытку придумал на этот раз? Неужели на сегодня недостаточно? Я вздернула подбородок, после его слов щеки запылали, а внутри снова поднималась волна ненависти. Она сжирала меня, и мне хотелось впиться ему в лицо ногтями.

— Да, шлюха. Если продаюсь тебе, самая настоящая. Наслаждайся.

Расхохотался, откинув голову:

— Думала унизить меня этим? Да, ты — шлюха, которую я купил. И я буду наслаждаться этим. Более того, Викки, иногда буду позволять и тебе получать удовольствие. Иногда…

Провёл костяшками пальцев по моей щеке.

— А помнишь, как ты удовлетворяла меня ротиком в день своего рождения, Викки? В той грязной пристройке возле дома?

Это было неожиданно. Я дернулась назад и сглотнула, когда вдруг увидела, что он закрыл глаза, коснувшись моих губ. Словно сам наслаждался прикосновениями…но, скорее всего, смаковал картинки, которые ему рисовало больное воображение — картинки моей боли и унижения. В горле пересохло, и все тело прострелило волной электрического тока, я почувствовала, как зарождается та самая боль…которую я боялась. Вместе с непрошенным, таким ненужным возбуждением от того, что чувствую его прикосновения. Невольно приоткрыла рот, когда Рино обвел мои губы.

Да… я помнила. Даже скулы свело от того, что почти ощутила его вкус, как наяву. Вспомнила, как стояла на коленях, с растрёпанными волосами и впервые делала то запретное, от чего и сейчас вспыхнули мои щеки. Я даже ментально ощутила прикосновения его пальцев к моим волосам и толчки бедер в глубину моего рта.

Конечно же я помню, как впервые ласкала его член ртом, как жадно вылизывала языком каждую вздувшуюся вену. Помню его хриплые стоны, помню, как звучало мое имя…нет, не Викки — Девочка. «Да, Девочка. Да, моя сладкая! Да! Не останавливайся!» Ласкать любимого мужчину, доставлять ему удовольствие — все равно, что получать его от него самой, все равно, что чувствовать его губы на своей плоти. Я ловила каждый звук, каждый шепот, каждый хриплый стон и вздох. Я жадно пила его семя и задыхалась от страсти и бешеной любви. Ко всему, что он давал мне… и брал сам. Эта дикая потребность превращала нас обоих в обезумевших голодных зверей, которые упивались друг другом до конца, до дна, до крови, каждый раз как последний.

Низ живота обдало жаром и все внутренности скрутились в узел. Даже тон его голоса изменился, стал ниже…завибрировал иначе. И я уловила эти интонации, как животное, которое реагирует на манок хозяина.

— Нет, — собственный голос показался чужим, — не помню.

Вот она — пытка. Настоящая. Намного изощренней любой физической. Вот она — самая дикая и страшная война. Нет, не с ним. С собой. С воспоминаниями… с моим телом. Господи! Оно ожило… за столько лет… веков. Я не верила, что это происходит на самом деле. Я ненавидела себя и в тот же момент задохнулась от собственной реакции, от мурашек, которые покрыли мою кожу, от жара, который опалил все тело, от пульсации между ног, которая неумолимо нарастала. Я изо всех сил пыталась не обхватить его палец губами. Так боролась с инстинктом, что на глаза навернулись слезы. Он коснулся рукой моего соска, и я вздрогнула.