Игра страсти

Резвая и Ласточка, привязанные к коновязи, стояли смирные и покорные. У каждой лошади Фабиан быстро ослабил мартингал — кожаный ремень, проходящий от мундштука между передними ногами, затем вокруг подпруги. Он также снял нахрапник, который используется для того, чтобы помешать лошади вскидывать голову, протестуя против давления на мундштук.

Для первого состязания с Костейро Фабиан решил использовать Резвую, хотя лошадь шарахнулась от него, едва он взял в руки поводья, и заржала, со страхом вспомнив дорогу к полю. Затем выбрал короткую легкую клюшку с гибким стержнем, идеально подходящую для ударов «с фокусом».

Вскочив в седло, он легким галопом поскакал к середине поля, радуясь мирному состоянию духа и с удовольствием разглядывая свежие пятна краски на препятствиях. Объезжая вместе с лошадью препятствия, определял их высоту и ширину, расстояние между ними, количество двойных шагов, которые должна сделать лошадь перед каждым прыжком. Он мысленно представлял себе картину, которая может вскоре стать реальностью: столкновение с Костейро, удары лошадей и клюшек о барьеры, падения, ушибы, борьба за мяч, лежащий между препятствиями или закатившийся под них.

Фабиан понял, что, расположив препятствия и барьеры таким образом, чтобы они затрудняли игру, Костейро рассчитывал дезориентировать своего соперника. Из-за такой стратегии, намерения одолеть противника, беспорядочно расположив на поле препятствия, тем самым навязывая ему неестественный, рваный темп движения, Фабиан увидел в аргентинце носителя командного менталитета, который подразумевал передачу мяча от одного игрока к другому, чтобы обеспечить непрерывный темп игры.

Ирония заключалась в том, что, прибегнув к таким недостойным приемам и правилам, аргентинец позволял противнику использовать свои преимущества в том, в чем заключается суть игры: ум того, кто участвовал в этой игре, его стремление относиться к каждому удару по мячу как к самостоятельному событию — все это формально отличалось от всего, что ему предшествовало и что могло за ним последовать, и противоречило кодексу командной игры.

Он проверил свою догадку, понаблюдав за несколькими прыжками подряд, которые для тренировки провел Костейро с высоко поднятой клюшкой. Со стороны казалось, будто его лошадь преодолевала каждое препятствие чисто, взбираясь на гребень невидимой волны, а затем плавно опускаясь на землю. По совершении прыжка лошадь оставалась твердо стоять на ногах, всадник прочно сидел в седле, а клюшка, описав дугу, наносила удар по мячу. Но, придвинувшись поближе и понаблюдав за аргентинцем повнимательней, он начал замечать огрехи в его технике.

Он увидел, что Костейро, не понимая основных принципов прыжковой техники, манерничает. Это проявлялось в том, что он туго натягивал удила, ограничивая длину прыжка, и, желая укрепить спину лошади, препятствовал свободе ее движений, заставляя ее сбавлять скорость перед препятствием. Притормаживая перед самым прыжком, в опасной близости от слепой зоны видимости лошади, аргентинец сводил на нет ее инстинктивное умение определять с надлежащего расстояния высоту и ширину препятствия, а также разгон и силу прыжка, необходимые для его преодоления.

Тяжелая сбруя, которую конюхи Костейро надели на хозяйскую лошадь, столь же плохо обученную прыжкам, как, по мнению Фабиана, и ее владелец, вполне могла оказаться дополнительным гандикапом. С туго натянутым под шеей мартингалом, опущенным нахрапником, который мог зажать лошади ноздри всякий раз, как всадник натягивал поводья, лошадь аргентинца не могла ни поднять головы, чтобы с близкого расстояния увидеть препятствие, ни вытянуть шею, чтобы достичь равновесия, готовясь к прыжку. Прибегая к стольким ограничениям, Костейро лишь еще больше усилил привычку лошади, искусственно культивируемую у игроков в поло, отталкиваться лишь задними ногами наподобие кролика или кенгуру, вместо того чтобы рассчитывать при совершении прыжка на свободу и силу инерции всей массы тела животного.

Пробираясь через препятствия — причем Резвая то пугалась, то вставала на дыбы перед тем или другим барьером, — Фабиан продолжал изучать стратегию аргентинца, чтобы выработать собственную. Он заключил, что Костейро, подобно многим другим игрокам в поло, ценит командную игру, ее напряженность, постоянный напор, опасность, мастерство. Что же касается индивидуальных качеств всадника — даже таких, как умение преодолевать барьеры, — то они представлялись ему второстепенными элементами верховой езды с ее драматичностью и захватывающим интересом, и поэтому к ним относились как к чему-то необязательному, как к барским излишествам, которые не требовали ни обязательности, ни подготовки, ни опыта.