Игра судьбы

Вспомнилось ему недавнее, крайне бестолковое, но беспокойное письмо Михайлыча.

«Н-да. На поединок с князем! Сорвиголова малый!.. Ну и на отдых не пойти ль?»

Издали донесся звон поддужного колокольца.

«Едет кто-то? Не ко мне ль? — подумал капитан и прислушался, пригляделся. — Да это Воробьевы».

Вскоре на широкой снежной равнине вырисовались запряженные тройкой сани, быстро приближавшиеся к усадьбе.

«Они и есть!» — распознал приближающихся Кисельников и крикнул:

— Игнат!

Из двери одной из лачужек, служивших жильем для рабочих, выскочил лохматый парень.

— Отвори ворота гостям, — приказал Василий Иванович.

Тройка уже была близко. Игнат побежал к воротам и широко распахнул их. Сани быстро въехали на двор.

— Наше вам, — сипловатым баском промолвил маленький, круглолицый старик, закутанный в волчью шубу.

Хозяин пошел к нему навстречу.

— Что запропал, Евграф Сергеевич? Каждый день я тебя поджидал. И что у тебя за дела такие? — заговорил Кисельников, тряся руку гостя.

— Ну; уж и заворчал! Экий нрав! Дела! А если у меня ломота? Полинька! Да чего ты там возишься?

Из саней неловко вылезала девушка, путаясь в длинном салопчике.

— Сейчас, папенька! — ответила она, и ее голосок прозвучал, как колокольчик. Из-под атласного капора лукаво глянули бирюзовые глаза, и она добавила, улыбаясь: — Я ведь не такая прыткая, как вы.

— Пойдемте, господа. Полинька, чайку не прочь? Или, плутовка, наливочки с нами, хе-хе? Как здорова, попрыгунья?

В сопровождении хозяина приезжие поднялись на крыльцо и, разоблачившись в небольших теплых сенях, прошли в жарко натопленную горницу, убранную просто, но с безукоризненной чистотой. Было немножко душно, пахло свежим хлебом. От лампад перед многочисленными иконами лился слабый желтоватый свет.

Евграф Сергеевич Воробьев, отставной прапор, оказался, когда скинул шубу, плотным, кругленьким человечком лет под шестьдесят, с веселым, гладко бритым лицом, украшенным двойным подбородком, и с маленькими, добродушными, заплывшими глазками.

Между двумя стариками Полинька выделялась как прекрасная роза среди увядшей крапивы. Девушка была очень хороша собою. Что-то вызывающее было в ее чересчур вздернутом носике, задорное и немножко грустное во взгляде голубых глаз; цвет лица мог поспорить белизной с мрамором; нежный румянец вспыхивал на щеках; губы так и манили к поцелую. Роста она была среднего, стройна, округлые формы, обрисовываясь из-под простенького темного платья, дразнили воображение.

— В самом деле, чего долго не приезжал, Евграф Сергеевич? — спросил Василий Иванович, когда гости расположились на самодельных стульях, а ключница старуха Мавра вместе с казачком Андрюшкой бренчали посудой, собирая на стол.

— Ей-Богу, правда, ломота одолела: просто сил нет. Надо думать, перемене погоды быть. Сегодня полегчало, ну и говорю: «Поедем, Полька, к приятелю!». Вот мы и здесь. Ну как живешь?

— Да так: ни шатко ни валко, ни на сторону. Мавра, скоро ты?!

— Пожалте к столу. Сейчас Андрюшка самовар подаст.

— Давайте закусим, и я с прогулки тоже не прочь. Ты, Мавра, подай варенья побольше малинового: Полинька любит. Ну, Господи, благослови! Подвигайся, Евграф, пропустим по единой травничку, а вот и грибочки.

Кисельников с приятелем выпивали, закусывали и вели бессодержательную беседу, чуть не каждое слово которой было давно знакомо Полиньке. Она не слушала их и сидела со скучающим видом. Все-то одно и то же, день один, как другой… Тоска!

«Будь здесь Саша, тогда иное дело», — мелькнуло у нее.

Эта мысль приходила в голову девушки при каждом приезде в усадьбу капитана, каждый раз заставляла ярче вспыхивать румянец и щемила сердце сладкой грустью.

Раз только во время стариковской беседы девушка вдруг насторожилась и вся обратилась во внимание: заговорили об Александре Васильевиче.

— От сынка нет ли вестей? — спросил Воробьев. Василий Иванович слегка нахмурился и сказал со вздохом:

— Сдается мне, с ним неладно что-то. Сам он ничего не пишет, только, что здоров, да поклоны посылает. А вот Михайлыч мне от себя дал весточку. Пишет бестолково и что-то такое несуразное: будто из-за какой-то девки Сашка с каким-то князьком повздорил.

Ложка, которой Полинька брала варенье, дрогнула в ее руках, лицо заметно побледнело.

— Скажи на милость! С этакой персоной, с князем, и из-за девки!.. — подлил масла в огонь ее отец.

— Да мало того: на поединок с ним вышел и застрелил этого самого князя-то.

— Э-э! За такие дела не похвалят.

— Что говорить. Не знаю, ошалел Сашка, что ли? Непохоже на него. Сдается, Михайлыч что-нибудь напутал.

— Конечно, напутал, — воскликнула каким-то звенящим голосом Полинька, вдруг покраснев до корней волос. — Никогда не поверю, чтобы Саша… Чтобы Александр Васильевич в такие дела… На поединок из-за…

Она замолкла, совершенно смущенная. В глазах блеснули слезы.

— Та-та-та, как взъерепенилась, та-та-та! — не то с недоумением, не то с удивлением сказал ее отец.

Василий Иванович закивал ей с довольным видом.

— Верно, Полинька, верно! Не таков мой Сашка, чтобы из-за какой-то девки человека убивать. Вранье, вранье!