Игра теней

Но этот март был особый. В нем словно не осталось праздников. Да Марина попросту не ждала их. И Восьмое марта, первый из вереницы событийных дней, провела в одиночестве, отправив Лидочку накануне к бабушке и дедушке. Сама же целый день смотрела телевизор, совершенно не вдумываясь в смысл происходившего на экране. Не хотелось ни есть, ни пить, ни разговаривать. И в этот день, кроме отчима и тестя, о ее существовании больше никто не вспомнил. Это был один из трудных, убийственных дней без Незванова, когда его отсутствие становилось еще более болезненным и невыносимым. Марина только и могла думать о том, как ей теперь жить без него, без его голоса, без постоянно меняющихся глаз, без его прикосновений, которые окрыляли ее. Она теряла не только мужа, но и любящих ее Лидию Павловну и Степана Сергеевича. Все равно они не смогут относиться к ней так тепло, как раньше. Особенно если когда-нибудь Сергей не выдержит и все им расскажет. А ведь ему захочется снять с себя вину за их расставание. Захочется? Марина спрашивала себя, спрашивала и строила цепочку ответов, из которой должно стать ясно, как же быть, но цепочка внезапно обрывалась и Марина снова начинала плакать. В наступившем году она делала это чаще, чем за всю свою жизнь. Слезы стали неотъемлемой частью ее существования. Марина цинично называла себя «Пьеро». Недавно она даже нарисовала тушью черную слезу на щеке, черным карандашом — умоляюще опущенные брови, но Лидочка вошла в этот момент в ванную и испуганно уставилась на нее, широко раскрыв рот. Еще мгновение, и она заплакала, убежав в комнату. Марине пришлось долго успокаивать ее, потому что пока она смывала с себя «макияж», у Лидочки чуть не началась истерика. На следующий день Лидочка принесла и положила на кухонный стол рисунок.

— Посмотри, — сказала она, привлекая внимание Марины, и быстро вышла из кухни.

Марина мыла посуду и не спешила оборачиваться. Но все-таки нехотя обернулась и увидела рисунок. Сделан он был неумело, без соблюдения пропорций и с нарушением законов пространства, но важно было то, что на нем нарисовано: маленькая девочка с растрепанными волосами сидит в углу. Она закрыла лицо руками, но видны ее испуганные глаза. Они очень большие, гораздо больше, чем бывает в реальной жизни. Вся картина была нарисована красным, а глаза — голубым. Увидев это, Марина вбежала в комнату. Лидочка снова что-то рисовала, сидя за столом.

— Лидочка, — тихо позвала ее Марина. Та медленно оторвалась от своего занятия и, сдвинув к переносице брови, уставилась на мать. — Лидочка, я испугала тебя, я знаю. Прости, пожалуйста, и давай забудем эту историю, хорошо?

— Какую историю?

— Ну, с моим разрисованным лицом.

— Лицо? Да, оно мне не понравилось. Но то, что из-за тебя ушел папа, мне не нравится больше! — насупившись, сказала Лидочка.

— Что ты в этом понимаешь… — прошептала Марина, собираясь выйти из комнаты.

— Я скажу, чтобы папа забрал меня с собой. Или бабушке скажу.

— Что? — Марина резко обернулась.

— Мне с тобой плохо. Ты стала плохой.

— Мне просто очень тяжело, доченька, — начала Марина и тут же осеклась. Что она пытается объяснить девочке, которой через несколько дней исполнится всего пять лет?

Но Лидочка смотрела на нее глазами, в которых не было ничего даже отдаленно напоминающего любовь и привязанность. У Марины сжалось сердце: единственный ребенок, на которого она может изливать всю свою любовь и нежность, не нуждается в этом. И никогда они не найдут общего языка. Они всегда будут разговаривать вот так — словно чужие люди. Умение быть близким и в одно и то же время держаться на расстоянии — характерная черта поведения Юры Мирного. Марина смотрела на дочку и словно только в эту минуту отчетливо увидела в ней его миниатюрную копию. Она переняла его внешность и характер — это точно.

— Да, — ни к кому не обращаясь, сказала Марина. — От родительских генов никуда не денешься.

— От кого? — спросила Лидочка, продолжая сверлить мать взглядом.

— Тебе этого не понять.

— Я умная девочка, мне бабушка говорила. Я все понимаю! — она почти кричала.

— Успокойся. Ты действительно очень умная и способная, — выходя из комнаты, согласилась Марина.

— А ты плохая.

— Лида, нельзя так разговаривать с мамой! — Марина очень редко повышала на нее голос. За все годы — считанные разы, но сейчас она не сдержалась. — Не смей!

— Можно! — тихо, с каким-то недетским злорадством ответила та. — Можно, потому что я говорю правду! И папа ушел, потому что ты плохая!

Марина вышла из комнаты и на непослушных ногах побрела на кухню. Дорога через небольшой коридор показалась ей вечностью. Опустившись на стул, Марина сдавила голову руками, закрыла глаза. Внутри разливалась невыносимая боль, и места ей было мало, казалось, что она хочет вырваться за пределы замкнутого пространства и упрямо ищет выход. Медленно Марина открыла глаза и почувствовала, как носом пошла кровь. Зажав нос салфеткой, Марина запрокинула голову и, опершись затылком о холодную стену, долго сидела, прислушиваясь к тишине в квартире.