— Звучит почти так, как и «рождение — первый шаг к смерти».
— Точно.
— Значит, ты получила не то, что хотела, и теперь поняла это.
— Скорее, все оказалось другим. — Даша передернула плечами. — И ты это давно понял. Ты никогда не изменишься, и я не уверена, что тоже должна это делать. Мы думали, что не имеем права на расставание, если так долго добивались того, чтобы быть вместе, да? Я и сейчас не готова окончательно разорвать отношения. С тобой связано так много, что, кажется, я просто умру без тебя. Как цветок, который сорвали, поставили в воду, но он рано или поздно завянет, вопрос времени. Но ты в начале разговора спросил, люблю ли я тебя? Тебя все еще интересует ответ?
— Да, больше, чем когда бы то ни было, — Стас поднялся и, поправляя волосы Даши, с грустью смотрел ей в глаза.
— Я тобой болею, — ответила Даша. Она взяла его ладони в свои и несколько раз поцеловала горячими влажными губами.
— Ты хочешь вылечиться?
— Да, — пряча лицо в его ладонях, после довольно долгой паузы выдохнула Даша. И добавила почти шепотом: — Я так устала.
И тогда Дубровин понял, что незамедлительно должен помочь ей освободиться от себя, от той привязанности, надуманности, которая будет усугубляться с каждым днем. Он не сможет больше наблюдать эту замедленную агонию, растянутое на годы сосуществование двух совершенно разных, переставших любить друг друга людей. Нужно покончить с этим раз и навсегда, пока у них не родились дети. Дубровин заранее знал, что отношение к ним у него будет совсем иное, нежели к сыновьям от первого брака. Это будет другое чувство, полное отрешенности от себя, своих проблем, болезненное и полное горечи от сознания, что даже они не сделают их счастливыми. Тогда он заставит себя поверить в то, что у них с Дашей все в порядке, что все ссоры — мелочи, куда уж без них. Они будут изводить друг друга своим присутствием или проводить долгие вечера в одиночестве. И непонятно — что же лучше? Ведь и то, и другое будет приносить обоим страдание. Стас мучительно пытался найти нужное решение прямо сейчас. Он должен сказать или сделать то, что оттолкнет от него Дашу раз и навсегда. По крайней мере, нужно попробовать. Он обязан убедительно доказать свое предательство, свою ничтожность, мелочность.
— Скажи, а в чем лекарство? Больным иногда сам организм подсказывает, — улыбнулся Дубровин, глядя в голубые глаза, пристально изучающие его. Были видны только глаза — его ладони скрывали знакомые черты, и Стас мысленно дорисовал портрет. Внутри у него все сжималось. Он боролся с желанием поцеловать ее сейчас, подхватить на руки и держать, покачивая, как ребенка. Он чувствовал, что так мог бы выразить свою нежность, в который раз попробовать все исправить, но не сделал этого. Он заставил себя собраться, отключиться от ненужных мыслей — перед ним другая задача. — Так что же может помочь тебе?
— Ничего оригинального ты не услышишь. Я безоговорочно верила тебе всегда, поэтому ложь, измена — вот то, что оттолкнет бесповоротно, — выпрямившись, ответила Даша. — Наверное, как любого нормального человека.
— Почему? Многие живут во лжи десятки лет, оправдывая свой союз самыми разными причинами: дети, болезни, страх одиночества, привычка, безразличие.
— Я устала. Мы за все годы не говорили столько.
— Я надеюсь, что мы говорим серьезно, — назидательным тоном произнес Дубровин. Его глаза стали почти черными от внутреннего напряжения.
— Разговор принимает какой-то глупый оборот, ты не находишь?
— Нет. Я бы сказал, что он вступает в завершающую стадию.
Дубровин произнес эту фразу, придав своему лицу выражение надменного превосходства. Как будто у него был повод невероятно гордиться собой, но пока о нем знает только он. Даша испуганно отвела взгляд, поправила поясок халата и, нервно жуя губами, растерянно смотрела на огонь.
— Даша. Я давно должен был сказать тебе, что.
— Стас, давай поговорим после ужина. Я сейчас разогрею ростбиф. Его приготовила Лилия Егоровна.
Она сказала, что это ее фирменное блюдо. Мы должны будем завтра сказать ей, понравилось ли оно нам, — Даша перебила Дубровина и говорила быстро, отступая к выходу из комнаты. Казалось, она сдерживается, чтобы не выбежать, найдя спасение вне этих стен. — Я сейчас.
— Даша! — закричал Стас. И от этого крика она вздрогнула и замерла.
— Я слушаю тебя, Стас, — в ее дрожащем голосе было смирение и страх перед неизбежным.
— Дело в том, что я. Я обманул тебя. Я предал нас, все, что было и могло быть.
— О чем ты говоришь?
— Я изменил тебе.
— Что это означает? — Даша выпрямила спину и медленно подошла к Дубровину. До нее словно не доходил смысл услышанного. Ей пришлось немного запрокинуть голову, чтобы на таком небольшом расстоянии смотреть прямо ему в глаза.
— А что это может означать? — у Стаса хватило самообладания коротко усмехнуться. — Я изменил тебе с другой женщиной и не один раз. Это будет продолжаться. Кажется, я понял, что это означает.
— И что же именно? — гипнотизируя Стаса взглядом, спросила Даша.