Игра теней

Золотое, красное, черное…
Неба заводи — стынь, лазурь…
По-над полем —
Владимирка торная
Да кабацкая злая дурь…
Беспризорная страсть игорная,
Волчья ягода — на крови…
Масть покорная, власть топорная…
Разливанная пропасть вин…
Да вина твоя, знать, не выпита —
Горечь горькая, с калачом —
Царским профилем в злате выбита,
Изрумянена кумачом.
Во закатный час — сосны свечками
Рыжей кожею золотят простор…
А в избе — таракан, тварь запечная,
А над крышею — черный ворон-вор.
Вороночики, девки-саночки,
Развезло под полозьями кровью след. —
Ах, конфетки мои вы, бараночки,
Да под водочку, да от бед.
С горки! Горочка, льдом умытая,
Кочковатый крутой бугор.
Оскользнулся чуток — морда битая,
Да забор, да наган в упор!
Комиссарик-чернец, кожа чертова,
Хилой грудкою в «мать — благородие»…
К чистой стеночке, коли гордые,
Коль за Веру, царя да Родину…
Был как был заполошник-юродивый,
И хрипел, и речами смущал народ —
Так его из «винта». Правый вроде бы…
Ну да Бог своих разберет…
Дело прошлое — хрен ли каяться?
Распоемся-ка лучше, распляшемся,
По утрянке «лафитник» — поправиться,
Портупейкою подпояшемся…
Снова сытые, непреклонные,
Штык к штыку и сапог к сапогу,
Снова рельсы, теплушки вагонные
И Россия — в ноябрьском снегу…
Да болит, да саднит, да казнит душа,
Совесть горькая — кровью харкает —
Ни шиша за душой, ни гроша —
Только ночь по любви — с Наталкою…
Вороной аж по брюхо — не вылезет,
Тени длинные — вышки дозорные…
Не везло… Не везет… И-не вывезет
В золотое, в красное, в черное…
Луг ночной по заре разгладится.
Искупался в росе белый конь.
Дело тайное, даст Бог, сладится,
Примирив туман и огонь…
Солнце высветит — распогодится,
И почудится вдруг — весна!
И пойдет к роднику Богородица
По сиреневой ласке льна.

Я вижу храм. Он сложен из розово-белых камней и уходит куда-то ввысь, в светло-сиреневую прозрачность неба, где далеко, в невыразимой вышине сияют золотом кресты усталого августовского солнца… Светлые потоки струятся туда и возносят чистых и светлых людей в прозрачно-невесомых серебристых одеяниях…

Я лечу вместе с ними, наполненный ощущением безмерного, безмятежного счастья… Но чем выше я поднимаюсь, тем тревожнее ощущение оставленного, несделанного…

Я поворачиваюсь в потоке и сначала медленно, потом все быстрее, устремляюсь к земле… Навстречу мне поднимается пар озимой пашни…

— Дрон… Не умирай… Ну пожалуйста… Если ты исчезнешь, мир переменится… Совсем… И мы без тебя пропадем…

Открываю глаза… Красные виноградники. С четырех сторон они ограничены светлой деревянной рамкой… На белой стене…

Поворачиваю голову: рядом сидит Аля. И — Лека. Глаза у девчонок заплаканные… Разлепляю губы, пытаюсь улыбнуться:

— Не… Умирать я не собираюсь… И раньше не хотел…

— Очнулся? — Молодой медбрат атлетического сложения привстает из-за столика. — Все, девчонки, разбегайтесь. — Подает мне стакан воды. Пью. Еще один.

— А теперь — нужно спать. Бред прошел…

— Дрончик, ты так метался… что тебе снилось?

— Стихи.

Глава 52

— Счастлив ваш Бог, Дронов! — Доктор худощавый седой; за толстыми линзами очков — внимательные, грустные глаза. — Не всем так везет… Так что можно считать — в бронежилете родился!

— Ага. И в каске. С оливковой веткой в зубах.

— Ну, это уже перебор. Вы сами-то понимаете, что чудом в живых остались?

— А по-другому и не выживают.

Доктор вынимает из спичечного коробка четыре кусочка металла, бросает на поднос на столике рядом с кроватью:

— На память.

— Все четыре?