Игра теней

Одноглазый вдруг пришел в возбуждение и поволок меня за собой. Мы дошли до места, ничем не отмеченного, кроме его памяти. Здесь была повержена тварь под названием «форвалака». Та, что — возможно — убила его брата в давние дни, когда мы в первый раз столкнулись с Душеловом, послом Госпожи в Берилле. Форвалака — тварь наподобие вампира, леопард-оборотень, и родина ее — родные джунгли Одноглазого, где-то там, на юге. Одноглазому пришлось целый год охотиться за нею, чтобы отомстить.

— Ты вспоминаешь, как трудно было отделаться от Хромого, — задумчиво сказал он.

Он явно вспомнил нечто, что, мне казалось, он давно забыл.

Мы так и не узнали тогда, та ли форвалака, что убила Там-Тама, понесла наказание за это. В те дни Взятая Душелов близко сошлась с другим Взятым, по имени Меняющий Облик, и по всему выходило, что в эту ночь Меняющий Облик был в Берилле. И принял вид форвалаки, дабы убедиться, что царствующая фамилия уничтожена и победа достанется Империи дешево.

В общем, если Одноглазый и отомстил за Там-Тама не той твари — плакать было поздно. Меняющий Облик стал одной из жертв Битвы при Чарах.

— Да, я вспоминаю Хромого, — согласился я. — Одноглазый, я ведь убил его в той гостинице! Наверняка. И, не появись он снова, никогда б не усомнился, что он мертв.

— И насчет этих не сомневаешься?

— Немного.

— Хочешь прийти, как стемнеет, и раскопать одну?

— А что толку? В могиле кто-нибудь да окажется. А как знать, тот или не тот?

— Они были убиты другим Взятым и членами Круга. А это совсем не то, что, например, тобой, бесталанным.

Он имел в виду отсутствие колдовских способностей.

— Знаю… Те, кто считается их победителями, действительно могли сделать это. Потому только и могу еще думать о чем-то другом.

Одноглазый тупо уперся взглядом в землю. Когда-то здесь стоял крест с распятой на нем форвалакой. Через некоторое время он зябко поежился, и мысли его обратились к настоящему.

— Ладно. Теперь это уже неважно. Было это, если и недалеко, то давно… А мы, если нам удастся выбраться отсюда, будем очень далеко.

Он сдвинул свою черную мягкую шляпу на глаза, чтобы не мешало солнце, и поднял глаза на Башню. За нами наблюдали.

— С чего это она желает идти с нами? Вот что не дает мне покоя. Ей-то это зачем? — С этими словами он как-то странно поглядел на меня, затем, сдвинув шляпу на затылок и уперши руки в бока, продолжал: — Знаешь, Костоправ, иногда смотрю на тебя и глазам своим не верю. Какого черта ты здесь ее дожидаешься, когда мы могли быть уже далеко отсюда?

Хорош был вопрос. Сколько думал над этим — стесняюсь как-то отвечать на него.

— Ну, пожалуй, она мне вроде как нравится. Я считаю, она заслуживает некоторой толики обыкновенной жизни. Да она, в общем-то, ничего. Правда.

Одноглазый, выдав мимолетную дурацкую усмешку, отвернулся к ничем не отмеченной могиле.

— Да, Костоправ, с тобой не соскучишься. Смотреть, как ты тут колбасишься, само по себе поучительно. Так скоро мы сможем отправляться? Мне здесь совсем не нравится.

— Не знаю. Этак еще через несколько дней. Ей прежде надо кое-что утрясти.

— Это ты так…

Тут я, боюсь, рыкнул на него:

— Когда будем отправляться — я тебя извещу!

* * *

Однако это самое «когда» все не наступало. Дни шли, а Госпожа никак не могла выпутаться из паутины административных забот.

Затем — в ответ на эдикты Башни — повалили вести из провинций. И каждая требовала первоочередного разбора.

Словом, мы провели в этом ужасном месте целые две недели.

— Костоправ, да вытащи же нас отсюда! — потребовал Одноглазый. — Нервы больше не выдерживают!

— Но пойми, у нее ведь дела…

— У нас тоже дела, ты сам говорил. Кто сказал, что наше дело — ждать, пока она со своими разделается?

Тут на меня наехал Гоблин. Обеими ногами.

— Костоправ, мы двадцать лет уже терпим твои завихи! — заорал он. — Потому, что было интересно! Когда становилось скучно, было над кем поиздеваться! Но смерти своей я не желаю, это я распроабсолютнейше точно тебе говорю! Если даже она нас всех в маршалы произведет!

Я подавил вспышку гнева. Конечно, сдержаться было тяжело, но Гоблин был совершенно прав. Зачем торчать здесь, подвергая людей величайшему риску? Чем дольше мы ждем, тем больше вероятности, что что-нибудь сквасится. Нам достаточно хлопот со Стражей Башни, весьма обиженной нашей близостью к хозяйке после того, как мы столько лет воевали против нее.

— Мы выходим завтра утром, — сказал я. — Извините, ребята. Я — не просто предоставленный сам себе Костоправ, а человек, выбранный вами главным. Простите, что я забыл об этом.

Ай да Капитан! Одноглазый с Гоблином были полностью сконфужены. А я усмехнулся:

— Так что — пакуйтесь и увязывайтесь! Выезжаем с рассветом.

* * *

Она разбудила меня среди ночи. Я было даже подумал…

Затем я увидел ее лицо. Она все слышала.

Она упрашивала меня остаться еще — всего лишь на денек! Самое большее, на два. Ей ведь не больше нашего нравится пребывать здесь, в окружении всего того, что потеряла, что теперь терзает ее самолюбие. Она хочет уехать отсюда, с нами, со мной, с единственным другом всей ее жизни…

Мое сердце рвалось на куски.