Игра в аду (СИ)

Я всегда жду чего-то подобного, но сейчас это почему-то ошарашивает меня и вгоняет в ступор. Я не поворачиваюсь и мысленно уверяю себя, что это говорили не мне.

- А-а-а. Так это та самая девчонка с игры, – слышится сухой старческий голос.

- Да, она убила… сколько? Не помнишь? – спрашивает тот первый сочный презрительный голос.

- Неа. Не помню. Наверно, с десяток, не меньше! – возмущенно заявляет старик, а после заходится в приступе сухого клокочущего кашля.

Я чувствую, как ногти впиваются в кожу на ладони, а слезы застилают глаза. Почему каждый раз, когда я делаю шаг вперед, кто-то, схватив меня за шкирку, откидывает на десять назад? Зачем они так поступают? Разве так трудно просто оставить меня в покое?

А, может быть, они не могут, потому что до сих пор ничего не знают.

Приведя дыхание в порядок, я медленно разворачиваюсь и иду на кассу.

Старик стоит рядом и продолжает кашлять.

- Купите себе таблетки от кашля. Должно помочь, – говорю ему я.

Он растерянно кивает.

Расплатившись за магниты, брелки и фигурку дельфина для Бель, я ухожу.

Оказавшись на улице, можно не сдерживаться. Давно я так сильно не плакала. Глупая Ада. Решила, что плохое осталось позади.

Спустя несколько минут раздается звонок.

- Уже иду, – я быстро отвечаю и бросаю трубку, чтобы Макс ни о чем не догадался.

В голову приходит пугающая идея. Я думала, что никогда не пойду на это. Но, если я не попытаюсь, то никогда не узнаю, как выглядит жизнь, свободная от тайн.

Найдя нужный контакт, я нажимаю на кнопку вызова и подношу телефон к уху. Через несколько гудков мне отвечает знакомый томный голос.

- Оксана, это Аделина. Помните меня? – говорю я, а сама надеюсь, что не пожалею об этом.

37 глава

Спустя четыре месяца после игры

Пожалуй, самым тяжелым для меня по-прежнему остается мамин горестный взгляд.

Иногда мне кажется, что она перестала воспринимать меня, как дочь. Со мной ведет себя так же, как на работе со своими пациентами. А я просто хочу, чтобы мы поговорили, как раньше.

Но мы больше не можем вести непринужденные беседы и обсуждать всякую ерунду. Каждый наш разговор сводится к моему самочувствию.

А еще она перестала мне доверять. Не оставляет одну дома и не разрешает закрывать в комнату дверь.

- Мы можем поговорить? – спрашиваю я у мамы, зайдя на кухню.

- Что-то случилось? У тебя что-то болит? – спрашивает она тревожным голосом.

Как же мне жаль, что я сделала ее настолько параноидальной.

- Случилось, но не со мной, – говорю я, уже чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

- А с кем? – спрашивает мама, беря меня за руку.

- С тобой, мам, – отвечаю я, смотря на ее бесцветное потрепанное тощее лицо.

Ее взгляд становится вопрошающим.

- Я понимаю, что с самого начала делала все неправильно. Я знаю, что не должна была вскрывать вены, знаю, что не стоило отталкивать врачей… - по щекам текут наполненные горьким сожалением слезы – И мне не следовало молчать… только не с тобой.

- О чем молчать, Ада? – спрашивает мама, усаживая меня на стул.

- Я не рассказала полиции. Никому не рассказала, – я хватаюсь руками за голову.

Она растерянно гладит мои колени.

- Ты меня пугаешь, – говорит она беспокойным голосом.

- Я знала, что у нас в доме камеры.

Рассказывая ей обо всем, что происходило на игре, я чувствую разрастающееся внутри облегчение. Тяжелее всего говорить ей, что опасность грозила не только мне, но и Лизе.

Какая же необъятная сила скрыта в ее хрупком измученном страданиями теле. Уверена, что ее окутывает неистовый страх. Думаю, она испугана настолько, что ноющее сердце начинает болеть еще сильнее. Но она не подает вида, не позволяя мне увидеть, насколько шокирована.

- Почему ты молчала об этом? Полиции стоит знать… - говорит она медленным надломленным голосом.

- На игре был парень… - я закрываю глаза, пытаясь вспомнить лицо Гарика. – Он так боялся, что его мама может узнать обо всем.

- О чем?

- О том, что он убивал.

- Его маме угрожали так же, как Лизе? – спрашивает мама, крепко сжимая мои руки.

- Думаю, да. Не знаю, – я пожимаю плечами.

- Какое бы преступление вы там не совершили, не защитить свою семью – намного хуже, – мама хватает меня за плечи. – Слышишь меня, Ада?

Я постоянно в этом себя убеждаю. Оправдываю себя, как могу. Но каждый раз, прокручивая произошедшее в голове, кажется, что я все сделала не так. И что мне следовало поступить иначе.

- Мам… - из-за слез, моя речь становится невнятной. – Мне страшно думать о таком, но, может быть, я спасала себя, а не Лизу?

- Ты спасала вас обеих. И нет ничего плохого в том, чтобы бороться за свою жизнь.

- Мам, я убивала людей, ты понимаешь? – моя истерика усиливается, и я начинаю вырываться из ее рук. – Я зарезала семь человек! Семь, мама! Семь!

И тут она не выдерживает. Дает мне с размаху такую сильную пощечину, что на мгновенье голова, будто отлетает от тела.