Игра в бирюльки

Борису было вообще наплевать на политические условности. Париж был ему сужден и дарен по должности его папаши – советника секретря ЦК КПСС по внешним связям. Ему даже не надо было изображать из себя верного ленинца, потому что с детства он привык жить при капитализме, в роскошной шестикомнатной квартире элитного дома на Кутузовском проспекте, если капитализмом можно было назвать привилегии высоких членов партийной номенклатуры с их продуктовыми пайками, дачами и спецбольницами. Кутузовский помимо своей ширины и красоты строений был удобен еще и тем, что кратчайшим путем, через Рублевское шоссе, связывал закрытые дачные поселки Барвиху, Усово или Успенское с рабочими помещениями партии в Кремле или на Старой площади. При полном отсутствии рисовки и выпендрежа Борис питал все же слабость к разным маленьким изящным штучкам вроде передовых зажигалок, замысловатых брелков для ключей, дорогих запонок, фирменных галстуков и ценных авторучек. Мальчик прилежно учился в школе, потом в МГИМО и вырос законченным жеманфутистом (от французского «плевать на все») и гедонистом. Его любимым спортом в Париже стало посещение ранним утром в субботу загородного оптового продовольственного рынка Ранжис, бывшего Чрева Парижа, чтобы выбрать свежую, вкусную еду и насладиться зрелищем тонн привлекательной снеди, разбираемой с пяти утра владельцами ресторанчиков и простыми французами. К черной икре Боря был совершенно равнодушен – объелся в детстве, предпочитал устрицы и улитки, запивая их марочным бургундским. Водку пил по мере наличия повода и количества, а выпив, не стремился затянуть «Калинку» или «Рябинушку». Просто замолкал и добродушно усмехался. Добряк.

В здании на бульваре Ланн вообще водки выпивалось немеренно, больше, чем в любом другом месте в Париже или даже во всей Франции. При этом не отвергались и не дискриминировались разные там виски, кальвадосы, анисовый пастис, ликеры куантро или гран марнье, портвешок, красное и белое сухое вино. Пили все это в одиночку, тайно или все вместе на общих праздниках, иногда смешивая противоречивые напитки, что выходило кому-нибудь боком. Например, школьный физрук после пьянки приставал к жене завхоза и был бит или же кого-то поважнее, пьяного вдрабадан, задерживала за рулем французская дорожная полиция. Потом все сходились и разбирались в кабинете парторга Тютикова, и в обоих случаях разборка заканчивалась либо неминуемой отсылкой на родину, либо строгим предупреждением. Иногда, возвращаясь вечером в свои скромные апартаменты, Кранцев краем глаза видел, как в общем коридоре в тиши ночи и в полной темноте водитель Гриша лупит свою чем-то провинившуюся жену Нюру, и та молча сносит удары, лишь бы не услышал Тютиков. Никакого шума! Жена тоже понимала: синяки быстро пройдут, а в Москве ни магазина «Tati», ни «PrisUnic» с их обилием доступного и нужного людям товара. Неясно, надо было грустить или веселиться, узнав, что красавица-жена бухгалтера Ревунова, очумев от избытка красивого белья в магазине «СиЭндЭй», пыталась покинуть его с двумя неоплаченными лифчиками под платьем и глупо бежала от охранников по шикарной улице Риволи, слепо надеясь уйти от погони.

* * *

К застолью для встречи Нового года в большом зале приемов посольства и в атмосфере зашкаливающей радости демократически собирались сотрудники всех категорий – дипломаты и техсостав. И как только заканчивалось поздравление главы государства по телевизору, буйство глаз, рук и чувств вспыхивало с новой силой, еще до возвращения сладкоголосого диктора на экран. Присутствие посла не смущало никого – ведь это был коллектив равноправных советских граждан на отдыхе. Тут как раз и можно было услышать громкую и более или менее обязательную «Калинку», а после трех-четырех тостов увидеть, как нетерпеливые пары пытаются изобразить «казачок» под песню антисоветчика Сарду, жалующегося Владимиру Ильичу на козни СССР. Техсостав все равно слов не понимал. Но общее предпочтение отдавалось, конечно, зажигательным ритмам Клода Франсуа, которые чередовались с песнями любимцев советского народа Джо Дассена, Мирей Матье, Шарля Азнавура и Саши Дистеля. Радость новогодия быстро достигала самого высокого накала, обуревая, приподнимая и увлекая каждого в соответствии с дозой поглощенного шампанского, водки или их благородной смеси. Количество смеси вело к постепенному преодолению всех социальных и психологических барьеров между гуляющими.