Игра в бисер

Кнехту не стоило большого труда получить одобрение своего плана как у монастырских инстанций, так и у своей Коллегии. Он ещё не мог реально представить себе, каково будет его положение после приезда в маленькую республику Vicus lusorum, однако он предполагал, что очень скоро на него возложат почётное бремя какой-нибудь должности или поручения. Покамест же он радовался возвращению, встрече с друзьями, предстоящему празднику, наслаждался последними совместными занятиями с отцом Иаковом, с достоинством и не без удовольствия принимая всевозможные знаки благорасположения, каковыми настоятель и капитул сочли необходимым осыпать его при проводах. Затем он отправился в путь, не без щемящего чувства расставания с полюбившимся местом и с пройденным отрезком жизни, однако в результате созерцательных упражнений, предназначенных для подготовки к ежегодной Игре (он проделал их без руководителя и без товарищей, но строго придерживаясь предписаний), у него появилось и предпраздничное настроение. Оно не ухудшилось оттого, что ему не удалось уговорить отца Иакова принять давно уже последовавшее приглашение Магистра Игры и поехать вместе с ним на праздник: Кнехту была вполне понятна сдержанность старого антикасталийца, сам же он на некоторое время почувствовал себя освободившимся от всех стеснявших его обязанностей и полностью отдался предвкушению ожидаемых торжеств.

У праздников свои законы. Полностью провалиться настоящий праздник никогда не может, даже при неблагосклонном вмешательстве высших сил; для твёрдого в вере крестный ход и под ливнем сохраняет свою торжественность, его не обескуражит и подгоревшее праздничное угощение, а потому для адепта Игры каждый годичный Ludus есть праздник и в некотором роде священнодействие. Тем не менее, как все мы хорошо знаем, бывают праздники и Игра, когда всё особенно ладится, одно окрыляет и возвышает другое, это случается и с музыкальными, и с театральными представлениями, которые без явно видимых причин, словно по волшебству, достигают необычайных вершин, оставляя в душе участников глубокий след, в то время как другие, ничем не хуже подготовленные, остаются не более чем добросовестной работой. Поскольку рождение подобного возвышенного чувства зависит в какой-то мере и от душевного состояния участника, следует признать, что Кнехт был наилучшим образом подготовлен: никакие заботы не угнетали его; он с почётом возвращался с чужбины и пребывал в радостном ожидании грядущего.

Однако на сей раз Ludus sollemnis не было суждено стать осенённым чудом, особо освящённым и сияющим праздником. Ежегодная Игра была на этот раз безрадостной, поразительно несчастливой, чуть что не полностью провалившейся. Хотя многие из присутствовавших испытали возвышенные чувства и благоговение, но, как и всегда в таких случаях, собственно устроители и ответственные лица особенно остро ощутили сгустившуюся над всем праздником тягостную атмосферу неудачи, непрестанных помех и просто невезения. Но Кнехт не был среди тех, кто особенно болезненно переживал всё это, хотя, разумеется, и он испытал некоторое разочарование в своих возвышенных ожиданиях; тем не менее ему, не бывшему непосредственным участником и не нёсшему никакой ответственности, удалось в те дни, несмотря на то что торжество не было осенено благодатью истинной святости, проследить благоговейно за всей весьма остроумно построенной Игрой и без помехи дать отзвучать в себе медитации, ощутить в благодарном порыве знакомую всем гостям этих Игр атмосферу празднества и жертвоприношения, мистического слияния всей общины слушателей воедино у ног божества, что торжественная Игра способна внушить даже тогда, когда она для самого узкого круга устроителей «провалилась». Но и он не остался нечувствительным к роковому предопределению, тяготеющему над этим празднеством. Сама игра, план её и структура были без изъяна, как и все игры Магистра Томаса, более того, эта игра была одной из самых впечатляющих, самых наивных и непосредственных его игр. Но исполнение её преследовал злой рок, и в Вальдцеле до сих пор о ней не забыли.